Жаклин Санд - Неверная жена

У Александры болела голова.

Рыцари останавливались перед Салах ад-Дином, и казалось, скорбному этому шествию не будет конца. Султан отправлял их на смерть, и лицо его оставалось непроницаемым. Так хочет Аллах. Аллах сегодня одолел Бога. И не правы еретики, шепчущие, что Аллах или Бог – все едино.

Не едино, могла бы сказать еретикам Александра. Нет.

Гийом так и стоял рядом с шатром, и яростное солнце пекло непокрытую голову графа.

Александра сцепила пальцы так, что, казалось, теперь расцепить не сможет. Даниэль все не возвращался. Текли минуты, и Александра не знала, сколько времени прошло; наверное, около часа. Послеполуденная молитва уже отзвучала, а до той, что читают до захода солнца, было еще далеко. Суд Салах ад-Дина мог тянуться долго, очень долго. Король и магистр о чем-то негромко переговаривались, но Александра не слышала их слов.

Только бы Даниэль вернулся с воином в два обычных человеческих роста, наделенным волшебной силой, и этот воин прибил Гийома, как муху. Александра не могла недооценивать своего мужа. Он был хорошим рыцарем и выжил в сегодняшней сече, не получив тяжелых ран. Гийом привык сражаться, и слабый не устоит против него. Александре оставалось верить в благоразумие Даниэля.

Прошло, кажется, часа два, прежде чем Александра уловила какое-то движение среди мусульман и увидела, как трепещет вымпел на древке копья; приближались всадники. Салах ад-Дин, только что решивший судьбу очередного тамплиера, отказавшегося принять чужую веру, сделал знак, чтоб больше пока никого не подводили, и обратился к Александре:

– Похоже, твой защитник возвращается, госпожа.

– Все-таки притащил кого-то, – скривился Гийом, услышавший эти слова. – Что ж, этот глупец умрет, не поняв, как его обманули.

Салах ад-Дин же продолжал улыбаться. Александре не нравилась эта тонкая улыбка. Графиня де Ламонтань встала и вышла вперед, чтобы скорее увидеть, кого привел с собою Даниэль.

Воины, стоявшие поблизости, расступились, пропел рожок. Александра увидела приехавший отряд и… не поверила своим глазам.

Впереди ехали Даниэль и Фарис, широко улыбавшийся, за ними – молоденький оруженосец с копьем, на котором трепетал вымпел, и сзади – еще несколько рыцарей. Но смотрела Александра лишь на Даниэля. На Даниэля, изменившегося почти до неузнаваемости. На Даниэля, теперь не похожего на себя – вора, странника пустыни.

Теперь на нем была прочная новая кольчуга, чьи рукава блестели, как блестит чешуя только что пойманной рыбы; а поверх кольчуги – котта с нашитым на нее гербом. На красном поле золотом сиял крест с трехконечными навершиями, похожими на маленькие короны, перечеркнутый перевязью, и, прежде чем Александра успела удивиться, понимание пришло к ней.

Перевязь. О Господи.

«Господи, Господи, помоги мне. Господи, почему?!»

Тишина стала такой осязаемой, что слышно было, как позвякивают колечки в лошадиной сбруе. Даниэль остановил Джанана, спрыгнул с него и пошел к Салах ад-Дину, все так же улыбавшемуся своей кинжальной улыбкой; подойдя, Даниэль поклонился ему, а затем, выпрямившись, произнес четко и громко, и голос его далеко разнесся над Хаттинским полем:

– Я, Даниэль де Фонтен, с нынешнего дня и навеки признанный бастард Раймунда Третьего из Тулузской династии, графа Триполи, князя Галилейского и Тиверийского, именем моего сюзерена и с его позволения прошу и требую поединка с графом Гийомом де Ламонтанем за честь его жены, Александры.

Салах ад-Дин встал из своего кресла.

– Наконец я могу приветствовать тебя так, как подобает. Отныне и навеки, Данияр Тайр. Будь моим гостем, и просьбу твою я удовлетворю.

Александра взглянула на Гийома – тот был ошеломлен; а вот король и магистр удивленными не выглядели. Ги скривился и отвернулся, Жерара де Ридфора же, казалось, происходящее забавляет.

– Этого не может быть! – выкрикнул Гийом. – У моего сюзерена, графа Раймунда, нет сыновей, помимо пасынков – сыновей графини Эшивы!

– Не может быть, Гийом, вот как? – произнес магистр тамплиеров. Он не любил графа Раймунда и всех вассалов его тоже не любил, разбора между ними не делая. – А я вижу на боку этого человека меч, и меч этот мне знаком. Не им ли бился Раймунд несколько часов назад, прежде чем бежал с поля боя?..

– Только ваше бедственное положение, магистр, и просьба моего отца не задираться с вами останавливают меня от того, чтобы ответить вам, как вы того заслуживаете, – холодно произнес Даниэль. С момента своего появления на Александру он не взглянул ни разу. – Именно ваши поспешные действия послужили причиной сегодняшнего поражения. Но сейчас не место и не время это обсуждать. Я просил, и мне не было отказано. Граф де Ламонтань, – теперь он смотрел прямо на Гийома, побелевшего от злости, несмотря на жару и опаленную солнцем кожу, – теперь вы будете сражаться со мною. Так сказал ваш и мой сюзерен. Так говорит тот, кто пленил вас, а меня назвал гостем. Так говорю я. Ничем для того, что вы называете вашей честью, не оскорбительно ответить на вызов. Трусостью будет его не принять.

Александра не верила своим ушам и глазам; она не знала этого Даниэля, совсем другого Даниэля, говорившего, как говорит рыцарь. Так вот почему его речь была такой правильной. Вот почему ей казалось, что он благороден. Это не только приобретенное – это врожденное. Кровь тулузских владык, кровь графа Раймунда, одного из самых благородных людей, каких Александра знала.

Кровь ее сюзерена.

– Дайте мне меч! – прохрипел Гийом. – Верните мой меч, и я прикончу ублюдка!

Салах ад-Дин махнул рукой, и один из телохранителей подал меч графу де Ламонтаню; Гийом стремительным движением вытащил его из ножен, хищно ощерился и бросил:

– Ну что, бастард? Или ты горазд только словами бросаться?

Даниэль молча еще раз поклонился султану, затем – королю, принявшему этот знак равнодушно, а затем посмотрел на Александру и поклонился и ей. Она молчала, не зная, стоит ли сказать ему что-то, и понимая: все стремительно становится не так, ибо Даниэлю не устоять против Гийома. Он меньше, слабее, он не воин, он…

Александра прошептала одними губами:

– Я люблю тебя. – И это увидел один только Даниэль, и он угадал, что она сказала. Быстро и еле заметно ей улыбнувшись, он кивнул и сбросил на руки Фарису тяжелый расшитый плащ, на котором также искрился герб Раймунда. Затем, отстегнув ножны, Даниэль извлек из них длинный сверкающий меч с узорной рукоятью и крупным изумрудом в навершии. Люди расступились, освобождая пространство перед шатром; Даниэль поднял меч и на мгновение прижался губами к сверкающей стали. Фарис негромко что-то сказал другу и отошел к Александре; она посмотрела на ворох дорогой ткани в его руках.