Маргарет Мур - Распутник и чопорная красавица

— Я сыт по горло вашей дерзостью! — отрезал Маклохлан.

— Моей дерзостью, вот как?! — ответила Эзме. — Да вы только и делаете, что дерзите мне с самого дня нашего знакомства, а кроме того, ведете себя неучтиво и грубо, словно неотесанный горец. А уж ваши бесчисленные намеки…

— Не скрою, меня удивляет, как вы, при вашем ограниченном опыте, вообще понимаете мои намеки!

— Не волнуйтесь, понимаю — и они отвратительны, как и вы сами!

Сдавленно выругавшись, он направился к двери.

— Куда вы? — спросила Эзме.

— Назад, в постель. — Он развернулся и ткнул пальцем в конторку. — Если вы сейчас пишете Джейми, передайте, пусть заплатит мне вдвое больше за то, что приходится мириться с его несносной сестрицей!

Его слова больно ранили Эзме, но она и виду не подала.

— Вы что же, намерены изменить условия вашего контракта без предварительного оповещения? Если да, Джейми имеет право подать на вас в суд за нарушение договора!

Маклохлан рывком распахнул дверь.

— Женщины и юриспруденция! — пробормотал он, выходя из комнаты.

Эзме села на стул и стала смотреть на недописанное письмо. Чего еще она не знает о Маклохлане и графе, о Джейми и Катрионе… и о своем собственном непредсказуемом сердце? Куинн Маклохлан доводит ее до белого каления, но… он такой красивый!

Войдя в игорный дом, который часто посещал Огастес, Куинн подумал: «Здесь ничего не изменилось». В прошлом заведение считалось модным, но сейчас обои выцвели, ковры на дубовых полах вытерлись, а пропитанный табачным дымом воздух застоялся, как будто здесь не проветривали с тех пор, как десять лет назад Куинн покинул Эдинбург. Из зала доносился знакомый шум — полупьяные крики радости, когда кто-то выигрывал, недовольное бурчание проигравших, обрывки разговоров в другой части зала, негромкие взрывы смеха Мужчин в ответ на рассказанный кем-то сомнительный анекдот. И как всегда, в углу, ссутулясь, сидели один или два завсегдатая — либо напились до бесчувствия, либо настолько огорчены проигрышем, что способны лишь сидеть и смотреть в одну точку. Наверное, Эзме считает, что подобные места для него естественная среда. Хотя в молодости он много играл, он терпеть не мог такие вот притоны с их вечными шумом, вонью и атмосферой отчаяния. Сам он предпочитал играть в более уединенных местах… там проще было внушить себе, что он не совершает ничего постыдного, даже когда он проигрывал все до последнего фартинга. До того, как он утратил уважение семьи и всех друзей, кроме одного — который спас ему жизнь.

Да ведь и сама Эзме не без греха. Что ей стоило держаться вежливо с леди Катрионой? Неужели нужно было разговаривать с озабоченной молодой женщиной, как судья в уголовном суде перед вынесением смертного приговора? Какими бы ни были познания Эзме в юриспруденции, зря он согласился взять ее с собой в Эдинбург. Надо было настоять на том, чтобы ехать одному. Уж он придумал, как незаметно снять копии с нужных документов или хотя бы переписать важные куски. Читать он умеет…

— Кого я вижу! Неужели Дубхейген? — крикнул кто-то с противоположной стороны.

От всей души надеясь, что узнает обратившегося к нему человека, Куинн прищурился, стараясь получше разглядеть в дыму спешащую к нему приземистую фигуру, показавшуюся ему смутно знакомой.

— Рамсли? — неуверенно спросил Куинн, когда перед ним остановился человек примерно одних лет с Огастесом.

— Точно, он самый! — воскликнул Рамсли.

Глаза у него слезились, нос покраснел: видимо, он успел изрядно набраться, несмотря на раннее время.

— И думать не думал, что снова вас увижу! Мы все считали, что вы навсегда останетесь на Ямайке. Что привело вас на родину?

Куинн подавил вздох облегчения: Рамсли явно принял его за Огастеса. С другой стороны, наверное, не стоило так волноваться. Он ведь провел даже Максуини, хотя на какую-то долю секунды ему показалось, что Максуини смотрит на него как-то подозрительно…

— Я вернулся в Эдинбург, чтобы распорядиться своими капиталами, — объяснил Куинн, когда Рамсли положил руку ему на плечо, так, будто до отъезда Огастеса на Ямайку они были лучшими друзьями.

Однако Куинн прекрасно помнил, что Огастес с трудом выносил общество Рамсли и не ссорился с ним только потому, что у того были обширные связи и он унаследовал громадное состояние. Впрочем, сейчас вряд ли что-то осталось от состояния, если Рамсли торчит в притоне и пьян еще до полудня.

— Капиталы, вот как? — повторил Рамсли, хватая свободной рукой за плечо проходящего официанта. — Два бренди нам с другом! — приказал он, таща Куинна за собой в угол. — Надеюсь, у вас все в порядке? Я слышал, на Ямайке вы женились на богатой наследнице!

— Да, женился, — ответил Куинн, когда они сели на обитый бархатом диван, определенно знававший лучшие дни. — Потому-то я и вернулся. Мне нужно правильно распорядиться приданым.

— Большое приданое? — не без зависти осведомился Рамсли.

— Приличное, — кивнул Куинн.

Глаза Рамсли загорелись жадным блеском.

— А сестры у нее, случайно, нет?

— Нет, — ответил Куинн, думая, что Рамсли — последний человек на земле, за которого он бы согласился выдать свою родственницу — если бы, конечно, она у него была. — А разве в Эдинбурге не осталось подходящих богатых наследниц, которые мечтают породниться со старинным почтенным родом? Как насчет дочери графа Данкоума? Я слышал, она еще не замужем.

Рамсли нахмурился:

— Саму девушку и ее приданое я бы взял не раздумывая. Но вот ее отца я не выношу!

Как будто Катриона только и ждет, когда Рамсли сделает ей предложение! Тем не менее Куинн сочувственно покачал головой:

— А в чем дело? Я всегда считал графа человеком доброжелательным…

— Он и вправду доброжелательный, пока не начинаешь уделять внимание его дочери! — ответил Рамсли. — Тогда он начинает обращаться с тобой как с прокаженным!

— Я в самом деле что-то слышал о молодом человеке, который хотел жениться на ней, только ничего не вышло…

— Да, не вышло. Тот тип был всего-навсего стряпчим… И как только ему нахальства хватило свататься к ней!

Похоже, в некоторых вещах Рамсли был вполне согласен с отцом Катрионы. Куинн снова поразился Джейми. Как ему хватило великодушия помогать женщине, чей отец его презирает? И что значит любить женщину настолько преданно? Сам он еще ни разу ни в кого не влюблялся. Разумеется, несколько раз в жизни он испытывал сильное влечение… И разумеется, он не хранил обет безбрачия. Но любить женщину так, как Джейми любил леди, Катриону… Нет, ему такого не понять! Впрочем, вряд ли какая-нибудь женщина почувствует такую любовь к нему. И пусть Эзме считает чувства своего брата глупыми и сентиментальными, способность Джейми на такую любовь еще сильнее укрепили Куинна в решимости помочь другу — даже если придется какое-то время терпеть общество Эзме. Он постарается обращать на нее как можно меньше внимания — но крайней мере, не позволит ей колкостей. И уж безусловно, он больше не станет ее целовать, даже если ему захочется. Хотя ее поцелуи оказались неожиданно… волнующими.