Барбара Картланд - Девственница в Париже

Волосы тети Лили все еще отливали золотом, но оттенок этот стал очень ярким, почти кричащим: вместо бледно-желтого — цвета спелой пшеницы. Кожа казалась серой и безжизненной, и, несмотря на то, что тетушка была накрыта одеялом, Гардения заметила, что она располнела, шея потеряла гладкость и мягкость линий — та самая шея, которая служила опорой гордой головке, за честь увековечить которую в мраморе боролись скульпторы.

— Гардения, ты выросла! — воскликнула тетя Лили.

— Боюсь, что так, — ответила Гардения. — Мне ведь уже двадцать.

— Двадцать? — Казалось, у тети Лили перехватило дыхание. Прикрыв на секунду глаза, она сказала: — Где они, Ивонна? Где мои порошки? Голова болит невыносимо.

— Вот они, ваша светлость.

Ивонна с маленьким серебряным подносом стояла около кровати. На подносе стоял стакан воды и черно-белая коробочка с белым пакетиком.

— Дай мне два, — приказала герцогиня, протягивая руку за водой.

— Вы ведь знаете, ваша светлость, доктор говорит… — начала Ивонна, но герцогиня резко оборвала ее.

— Не имеет значения, что говорит доктор! Когда у меня такие бурные, как вчера, ночи, и когда моя единственная племянница приезжает и сообщает, что моя сестра умерла, мне нужно что-то принять. Принеси мне бренди и содовой. Я больше не хочу кофе. Одна мысль о нем вызывает у меня тошноту.

— Хорошо, ваша светлость, — сдержанно проговорила Ивонна, что яснее всяких слов выражало ее неодобрение.

— И побыстрее, — приказала герцогиня. — Я не собираюсь ждать весь день. Мне хочется выпить сейчас.

— Сию минуту, ваша светлость, — ответила Ивонна, метнувшись через комнату.

— Двадцать! — повторила герцогиня, глядя на Гардению. — Не может быть. Это невозможно.

— Никуда не денешься, люди становятся старше, тетя Лили, — сказала Гардения.

Тетушка положила руку на лоб.

— Увы, это бесспорно, — проговорила она. — Боже! Какой же старой я себя чувствую!

— Мне не хотелось беспокоить вас вчера вечером, — извиняющимся тоном сказала Гардения, — но мне казалось, будет бестактным, если я лягу спать, не сообщив вам о своем приезде.

— Ты сделала все правильно, — одобрила ее герцогиня. — У меня не было возможности уделить тебе внимание. Кроме того, я не думаю, что в твоем платье можно появиться на приеме.

Перед мысленным взором Гардении появилась циничная ухмылка лорда Харткорта.

— Конечно, — робко пробормотала она. — Боюсь, я была одета не для вечера.

— Хотя, конечно, ты в трауре, — сказала тетушка, — но прости меня, это платье на тебе такое старомодное.

— Оно мамино, — объяснила Гардения, — и это все, что у меня есть.

— Ну, мне кажется, это роли не играет, — слабо проговорила герцогиня. — Ты ведь не собираешься оставаться, не так ли?

На мгновение воцарилась тишина, на мгновение, в течение которого обе женщины пристально смотрели друг на друга. Наконец с дрожью в голосе Гардения произнесла:

— Тетя Лили, но я не знаю, что делать. Мне больше некуда, совсем некуда идти!

Герцогиня рухнула на подушки. Очевидно, порошок подействовал, и она выглядела менее изможденной.

— Думаю, тебе лучше рассказать все с самого начала, — сказала она. — Что же произошло?

Белая как снег Гардения сжала руки, пытаясь овладеть собой и заставить свой голос звучать тверже.

— После смерти моего отца у нас совсем не осталось денег, — тихо начала она. — Я часто предлагала маме написать вам и рассказать, в какой ситуации мы оказались. Но она не хотела беспокоить вас.

Герцогиня тихо вскрикнула.

— Я об этом никогда не задумывалась, — сказала она. — Как ужасно с моей стороны! Я так богата, у меня всегда все было! — Она прижала руки к глазам и дрожащим от волнения голосом произнесла: — Ты должна простить меня, мне так стыдно.

— Я не хотела расстроить вас, — продолжала Гардения, — но когда папа был жив, все было по-другому. Он был очень гордым человеком, очень гордым.

— Он возмущался тем, что я делала твоей матери дорогие подарки. Однажды она сказала мне, что его недовольство вызвано тем, что у него нет возможности подарить ей все это самому.

— Это правда, — тихо сказала Гардения. — Но мы нуждались не в подарках, а в еде.

— Мне никогда это в голову не приходило, — призналась герцогиня. — Когда твой отец умер и твоя мама написала мне об этом, я подумала: «Теперь я смогу помочь Эмилии, теперь я могу посылать ей вещи». Но я решила, что следует немного подождать, а потом… Да, Гардения, признаю, я совершенно об этом позабыла.

— Мы оказались в долгах после смерти папы, — продолжала Гардения. — Нам нужно было заплатить доктору, сестрам и аптекарю и еще целой куче лавочников, у которых мы покупали всякие вкусные вещи, которыми кормили папу последние месяцы. Мы распродали из дома почти все вещи, даже серебро и мебель. Естественно, мы выручили за них немного. Да у нас особенно и не было ничего для продажи.

— Как унизительно, — прошептала герцогиня. — Какая же я была дура!

— Откуда вы могли знать, — сказала Гардения. — Мама не позволяла писать вам об этом, хотя я и предлагала, и не раз.

— Если бы я только знала, — пробормотала герцогиня.

— Нам совершенно не к кому было обратиться за помощью, — рассказывала Гардения, — а папина семья, как вы знаете, лишила его наследства из-за того, что он женился на маме. Он ни разу не разговаривал с ними и ни разу не встречался.

— Неудивительно, — согласилась герцогиня. — Они были в бешенстве. Я помню, как однажды увидела их письма, и мне стало ясно, что с их точки зрения бросить невесту за два дня до свадьбы только из-за того, что он повстречал девушку, в которую сразу же влюбился, было верхом неприличия!

— Мама часто рассказывала мне об этом, — сказала Гардения. — Она говорила, что в тот момент, когда увидела папу, ей сразу стало ясно, что он и есть герой ее мечты. Потом он заговорил с ней, и они оба поняли, что между ними происходит что-то особенное, что-то удивительное, и они могли только стоять и смотреть друг другу в глаза.

— Именно об этом молится каждая женщина, — с легким вздохом проговорила герцогиня.

— Наверное, им ничего не оставалось, как бежать, — предположила Гардения. — Папа был обручен с дочерью лорда Мелчестера, и свадьба была назначена через два дня, а мама была никем.

— Я бы так не сказала, — возразила герцогиня. — Твой дед был провинциальным дворянином и в молодости служил капитаном гусаров. У него было мало денег, но мы никогда не жили в нужде и считали себя не хуже любого жителя Хертфордшира.

— Извините меня, — с улыбкой проговорила Гардения. — Я не хотела, чтобы мои слова звучали грубо, но, тетя Лили, с точки зрения светского общества женитьба была нежелательна, даже несмотря на то, что папа — второй сын.