Кейт Фернивалл - Жемчужина Санкт-Петербурга

— Я говорю серьезно. Не открывай дверь никому. Обещай мне.

— Обещаю.

Она поцеловала дочь в растрепанные волосы и приказала себе верить, что та сдержит слово.

— Валентина!

Она стояла на пороге доктора Федорина, но настороженно смотрела на улицу. Город притих, как волк после удачной охоты. Но это не означало, что он не начнет убивать снова.

Федорин втащил ее в дом и торопливо закрыл дверь.

— Валентина, вам не следует выходить на улицу. Это слишком опасно.

— Я зашла только узнать, что вы слышали.

— Моя дорогая девочка, нашего с вами города больше нет. Эта большевистская революция разрывает Петроград на части. Их Красная армия арестовывает всех подряд. Владельцы заводов, банкиры и разного рода политики… — Тут он замолчал, увидев, как побелели ее губы.

— Мой отец — политик.

Доктор сокрушенно покачал головой.

— Не ходите к нему.

— Я не могу не пойти. А как же вы?

— Не волнуйтесь, со мной ничего не случится. Я же врач. Я им нужен. Вижу, вы оделись санитаркой. Правильно, это поможет вам.

Она быстро открыла дверь.

— На это я и рассчитываю.

Все устроилось даже лучше, чем Аркин предполагал. Никчемное правительство Керенского только расчистило красным дорогу к власти. Но — он улыбнулся, оценивая глупость Керенского, — очень скоро их ждет неприятный сюрприз, потому что сегодня вечером в Зимнем дворце все они будут арестованы. День не закончится, а весь его кабинет уже будет находиться в камерах Петропавловской крепости. В ожидании новой партии заключенных Аркин ходил кругами по своему кабинету, успокаивая боль в ноге.

Мысли его снова вернулись к Фриису. Не проходило и дня, чтобы он не думал об инженере. И о Валентине. Они были как два шипа, впившиеся в кожу, которые он никак не мог вырезать. Он затянулся сигаретой, набрал полную грудь дыма, но табачный дым не смог заслонить образ, который врезался ему в мозг, не смог прогнать преследующее его воспоминание о том, как Фриис и Валентина бежали под дождем вместе, держась за руки, словно став одним целым, не в силах оторвать друг от друга глаз.

Она оказалась права. Он действительно, как она и говорила тогда, во дворе госпиталя, вспоминал о ней каждый день. Но самым неожиданным было то, что, если бы не покалеченное колено, он бы, вероятнее всего, давно уже погиб. Валентина спасла ему жизнь, потому что благодаря ей его не одели в форму и не отправили в качестве пушечного мяса на никому не нужную войну с Германией. Если бы это случилось, Валентина навсегда избавилась бы от него. Но не от ребенка, его ребенка. Эта его часть всегда будет с ней. Разумеется, если это его ребенок, в чем он никогда не был уверен полностью.

Он провел ладонью по лицу, успокаивая привычную дрожь внутри, которая начиналась каждый раз, когда он думал о ребенке. Накатила усталость. Сегодня он не спал — слишком тревожными были мысли о предстоящей ночи и о том, какого удара в спину от прежних товарищей ему придется ждать теперь, когда он получил определенную власть.

Аркин сел за стол и крикнул дежурному за дверью:

— Давай следующих заключенных!

Аркин не встал, хотя, увидев ее, с трудом удержался от этого.

— Заключенный Иванов, — произнес он, — вас будет судить трибунал как изменника Родины. Я отдал соответствующее распоряжение.

— Ты, сопливое ничтожество, что ты и такие, как ты, знаете о моей Родине? Я отдал служению ей…

Аркин кивнул охраннику, и удар прикладом винтовки в лицо заставил министра замолчать. Руки заключенного были связаны за спиной, поэтому он не мог вытереть кровь, закапавшую изо рта.

— Нет! — закричала Елизавета, которая до сих пор стояла молча. — Не надо, я прошу вас!

Он позволил себе задержать на ней взгляд, запечатлеть в памяти золотистый оттенок ее волос, гладкость кожи у нее на щеках, на горле.

— Госпожа Иванова. — Аркин чувствовал, что в его голосе слышится уважение, но ничего не мог с этим поделать. Он сосредоточился на двух листах бумаги на столе. На одном значилось имя Николай Иванов, на другом — Елизавета Иванова. Он взял перо и прикоснулся кончиками пальцев к ее имени. Если бы только он мог прикоснуться к ней самой! — Вас также будут судить за измену, потому что вы помогали своему мужу эксплуатировать пролетариев ради обогащения семьи Романовых.

Она ничего не сказала, и он не смог себя заставить посмотреть на нее.

— Увести!

— Слушаюсь, товарищ Ериков.

Когда охранник грубо схватил за руку ее мужа, Елизавета воскликнула:

— Подождите!

Охранник заколебался — сработала привычка подчиняться. Женщина со связанными за спиной руками повернулась к мужу и поцеловала его в щеку.

— Прощай, Николай. В этом мире мы уже не увидимся. Благослови тебя Господь.

— Лиза, я должен…

— Увести его. Она пусть остается, — приказал Аркин.

— Лиза! — закричал министр, когда его потащили из кабинета. — Я люблю…

Охранник захлопнул дверь. Оставшись в кабинете одни, Аркин и Елизавета долго смотрели друг на друга.

— Я не могу тебя спасти, — наконец произнес он.

— Я знаю.

Она улыбнулась ему той же нежной улыбкой, какой улыбалась на роскошной кровати в номере отеля «Де Русси». Она стояла перед ним совершенно спокойно, и ни сожаления, ни грусти не было заметно в улыбке ее полных губ.

— Черт! — Он бросил на стол перо и подошел к ней так близко, что мог бы притронуться к ней. Но руки его были опущены. — Елизавета, если бы мог, я бы сделал это, но ты — жена министра. Бог свидетель, если бы была хоть какаято возможность, я бы спас тебя.

Ее голубые глаза засверкали от удовольствия.

— Я знаю. Не волнуйся обо мне. — Ее элегантное платье было испачкано грязью, один рукав разорван. — Я хочу посмотреть на тебя последний раз, — спокойно произнесла она.

И тогда он поднял руку и провел пальцами по ее бледной щеке. Она наклонила голову и прижалась к его ладони.

— Будь осторожен, Виктор. Сейчас такое опасное время, и я хочу, чтобы с тобой… — Она сглотнула и чуть повернула голову, чтобы поцеловать его пальцы. — Ничего не случилось. Я ненавижу идеи, за которые ты стоишь, я ненавижу то, что вы, большевики, делаете с моей страной. — Она подняла голову. — Но я не могу ненавидеть тебя.

— Елизавета, я сделаю все, что в моих силах, чтобы повлиять на трибунал, но…

— Нет, Виктор, ничего не делай ради меня, я прошу. — Она говорила медленно и вдумчиво, как будто боялась, что он может не уловить истинного смысла ее слов. — Несколько последних лет я жила понастоящему. Жила и любила. Мне этого достаточно. Благодаря тебе я познала счастье, которого и представить себе не могла. Спасибо.

Он горько улыбнулся, не пытаясь скрыть боли, которая пронзила его сердце в эту секунду.

— Спасибо, — эхом отозвался он.