Кейт Фернивалл - Жемчужина Санкт-Петербурга

Валентина стояла перед ней навытяжку. Щеки ее горели, заведенные за спину руки сжались в кулаки.

— Я исправлюсь.

— Черт возьми, тебе придется исправиться, если хочешь здесь работать!

Черт возьми, придется.

К концу дня у Валентины появилось ощущение, что руки у нее вотвот отвалятся, а ноги словно пожевали и выплюнули собаки. Хорошо, что она не отправила никого из пациентов на тот свет. Вечером, обув валенки, накинув пальто, спрятав под ним свое форменное платье и усталость, она наконец вышла из госпиталя в темный заснеженный мир. Но едва Валентина ступила за порог, ее охватило изумление. Неужели все то время, пока она занималась столь удивительными и непривычными для себя вещами, СанктПетербург продолжал жить своей обыденной размеренной жизнью? И действительно, на улице перекрикивались кучера карет, дребезжали по рельсам трамваи, мальчишки катались на салазках, сквозь снег сияли огни. Все было как всегда. Ничто не изменилось. Кроме нее самой.

Валентина накинула капюшон и сбежала по ступеням.

Йенс встретил ее. Он, как и обещал, ждал ее на углу под фонарем. Викинг раскрыл ей навстречу объятия, и Валентина прижалась к нему, вмиг позабыв усталость и обиды. Не дававшее покоя смутное ощущение стыда за свою прошлую ошибку тут же покинуло ее. Уткнувшись лбом в его сырое шерстяное пальто, она почувствовала его пот, его усталость, в тысячу крат большую, чем ее.

— Ну как? Хорошо прошел день? — спросил он.

— Хорошо. Примерно так хорошо бывает, когда тебе рвут больной зуб.

Он рассмеялся и крепче прижал ее к себе.

— А как прошел твой день? — прошептала она.

— Мне хорошо сейчас. Мой день только начинается. Все, что было до этого, я забыл. Санитарка Иванова, вы, похоже, устали.

— Нет, я просто взволнована. — Она уютнее устроилась у него на груди. — И счастлива.

Он обнял ее за талию, и они вместе пошли по улицам СанктПетербурга. Когда они смеялись, холодные снежинки, залетая в рот, покалывали их языки.

— Расскажи больше про свой день, — потребовала она.

— Тебе какие новости рассказать? Хорошие или плохие?

— Хорошие.

— Я узнал, что новая очистительная станция, которая будет снабжать север города питьевой водой, начнет строиться уже в этом году. Подписаны все документы и выделены средства.

— А как воду очищают?

— Тебе поподробнее рассказать или покороче?

— Покороче.

Он рассмеялся, выпустив изо рта облако пара.

— Сырую воду насыщают коагулянтом… Я уверен, тебе ужасно хочется узнать, каким именно, поэтому не буду тебя томить ожиданием: это сульфат алюминия. После этого воду закачивают в отстойники.

— И все?

— Нет, что ты! Сейчас ведь 1911 год! Мы используем самые передовые технологии.

— И что же происходит дальше?

— А дальше самое интересное.

— Я сгораю от любопытства.

— После этого воду пропускают через быстродействующие песочные фильтры и… — Тут Йенс замолчал, выдерживая драматическую паузу.

— Ну же?

— И озонируют. Так что, — с широкой улыбкой продолжил он, — я надеюсь, отныне ты будешь думать об этом всем каждый раз, когда захочешь выпить чаю в своей изысканной гостиной.

— Клянусь, отныне я буду смотреть на воду, бегущую из самовара, новыми глазами. — Она потерлась щекой о его плечо и хмыкнула. — Песочные фильтры!

Они шли по слабо освещенным улицам, тесно прижавшись друг к другу. Валентине нравилось, что, несмотря на большую разницу в росте, они чувствовали себя рядом так свободно и естественно.

— А теперь, — сказал Йенс, глядя ей в лицо, — расскажи, как прошел твой день.

На бровях его лежали снежинки.

— Сначала расскажи плохие новости.

Он покачал головой, и уголки его выразительного рта опустились. Валентину пробрал озноб, но виной тому было не холодное дыхание реки, а неожиданно охватившее ее волнение.

— Расскажи, Йенс, — негромко повторила она.

Он заколебался, и у Валентины промелькнула мысль, что он собирается солгать, скрыть от нее то, что заботило его, но он этого не сделал. Вместо этого он вместе с ней шагнул в неясный круг света под фонарным столбом. Ее капюшон был надет поверх форменной косынки, и Йенс запустил под него руки, ослабил зажимы, удерживающие белые складки, чтобы коснуться ее волос.

— Когданибудь, — сказал он, — я расчешу твои прекрасные волосы. — Он запустил свои сильные, уверенные и умелые пальцы в темные волны. — Валентина, — негромко проговорил он. — Я боюсь за тебя.

Она коснулась затянутыми в перчатки ладонями его щек, как будто для того, чтобы управлять словами, которые вылетали из его рта.

— Почему? Почему ты вдруг решил бояться за меня, Йенс?

— Разве ты не слышала, санитарка Иванова?

— Чего не слышала?

— Снова ожидается эпидемия холеры.

— Ну что? Как прошло?

— Все прекрасно, мама, спасибо, что спросила. Я многому научилась.

Валентина удивилась, когда мать вышла из маленькой библиотеки встречать ее. Она была в бордовом вечернем платье, в волосах сверкали рубины.

— Валентина, зайди сюда, пожалуйста.

— Мама, я устала. Можно я сначала умоюсь и переоденусь?

— Извини, моя дорогая, но мне нужно поговорить с тобой.

— Изза чего такая спешка? Надеюсь, с Катей все в порядке?

— Дело не в твоей сестре. — Мать с волнением и както неуверенно опустила глаза, ей явно было не по себе. — Тебе нужно выполнять свою часть сделки, — ласково произнесла она. — Я знаю, ты устала, но…

Валентина поняла, что за этим последует.

— У тебя есть час, чтобы приготовиться.

— Для чего приготовиться?

— Для выхода. Ты же не забыла, что он сегодня должен заехать за тобой? Он ведь пригласил тебя на ужин.

— Мама, — осторожно произнесла девушка, — ты не могла бы попросить капитана перенести этот ужин на другой день? Из меня сегодня плохая спутница. Честно, я так устала, что с трудом думаю, что уж там и говорить о том, чтобы когото развлекать.

— Валентина, — голос матери зазвучал жестче, — ты дала согласие. Все готово.

— Прошу тебя, мама, не сегодня. — Сейчас она даже думать не могла о капитане Чернове.

— Ты обещала нам. Ты дала слово и должна его сдержать. Это важно. Ты понимаешь меня, Валентина?

— Да, мама. Понимаю.

Мать улыбнулась, глаза ее были все так же внимательны.

— Спасибо, — сказала она, поцеловала дочь в щеку и покинула библиотеку.

Валентина закрыла глаза, словно отгораживаясь от дурных мыслей, потом ухватилась за край капюшона, поднесла его к носу и медленно втянула воздух. Влажная ткань пахла непривычно. Это был запах его, Йенса? Или госпиталя?

Не щадя усталых ног, она вихрем взбежала на второй этаж. Оказавшись в своей комнате, Валентина первым делом достала список и перечеркнула номер пятый: «Слушаться маму». Потом, улыбаясь, провела еще одну жирную черту по номеру третьему: «Найти работу».