Кейт Фернивалл - Жемчужина Санкт-Петербурга

Черт бы тебя побрал, Сергеев!

Люди в кожаных пальто осклабились. Державший пистолет ударил рукояткой Сергеева по руке, и тот, не издав ни звука, скрючился от боли. Однако упасть он не успел, потому что Аркин подхватил его под руки и толкнул, подобно тарану, на полицейских. Те успели лишь удивленно распахнуть глаза, когда ноги их заскользили на льду, и оба, взмахнув руками, повалились на землю. Аркин услышал, как чьято голова ударилась о тротуар, но, не задерживаясь, чтобы выяснить, чья именно, подхватил с земли маленький пистолет с перламутровой рукояткой, вцепился в здоровую руку Сергеева и потянул.

— Бежим!

И они побежали. Через темные аллеи, вниз по скользким берегам реки, перепрыгивая через ограды и ныряя в арки. Сердца их готовы были выскочить на морозный воздух. Товарищи держались в тени. Изза раненого друга Аркин не мог нестись во всю прыть, он не отпускал руку Сергеева, пока позади слышались крики и проклятия преследователей. Лишь один раз Аркин отважился обернуться. Он увидел, что низкорослый полицейский намного обогнал своего товарища и мчался с сосредоточенным видом, как охотничья собака, взявшая след. Толстый увалень пытался от него не отставать, но без толку. Прогремели четыре выстрела, но изза темноты пули прошли далеко от беглецов.

Революционеры продолжали бежать, петляя и делая неожиданные повороты.

Наконец они нырнули под какойто мост и остановились, тяжело переводя дыхание. Лед у них под ногами треснул, но выдержал.

— Где мы? — хрипло шепнул Сергеев.

— Понятия не имею. Молчи.

Полчаса они простояли под мостом неподвижно, как тени, и заметил их только какойто бездомный кот, пробежавший через скованный льдом канал. Когда они наконец выбрались на замерзший берег, все было тихо.

Снег повалил гуще, он залетал в глаза и налипал на ботинки. Втянув головы в плечи, товарищи торопливо продолжили путь. Шли неосвещенными дворами и остановились только на Литейном.

Аркин всмотрелся в лицо Сергеева сквозь кружевную снежную завесу.

— Как рука?

— Пока на месте.

— Эти ублюдки тебя ранили?

Сергеев пожал плечами.

— А чего еще можно ждать от охранки?

— Не нужно тебе с пистолетом ходить. Зачем ты вообще его взял?

— Я его выменял на хорошую лопату в одной пивной. Думал, с ним безопаснее. — Михаил снова пожал плечами. — Я ошибался.

Аркин опустил изящный пистолет другу в карман.

— Продай его, — сказал он. — Он тебя не защитит, а погубит. Лучше купи на эти деньги продуктов жене.

— Нет. — Сергеев с извиняющимся видом вернул пистолет товарищу. — Пусть он лучше у тебя будет.

Аркин не стал спорить.

— Береги себя, друг. — Шофер положил руку Михаилу на плечо. — Передай от меня жене, что я желаю ей родить здорового карапуза и чтобы все у них было хорошо.

— Я за это и борюсь. Чтобы у моего сына было счастливое будущее. Спасибо тебе, товарищ, — немного смущенно произнес тот. — За помощь. Если меня посадят, моя жена умрет с голоду.

Аркин кивнул, развернулся и, сунув руки в карманы, пошел в ночь, представляя себе раздутый женский живот. Снег валил уже почти сплошной стеной. Пальцы сжались на рукоятке пистолета. Сергеев был прав. Оружие создавало иллюзию безопасности.

— Как я выгляжу?

— Как монахиня. — Катя осмотрела сестру критическим взглядом. — Наверное, это изза косынки.

Валентина покрутилась на месте, демонстрируя себя со всех сторон. Строгое белое платье санитарки было тесновато, в нем она чувствовала себя чуть скованно. Валентина посмотрела в зеркало на туго повязанный платок, пересекающий ее лоб прямой полосой, на аккуратно опускающиеся на плечи льняные складки, полностью скрывающие волосы. Сегодня был ее первый рабочий день, и от волнения у нее сводило живот. Пригладив накрахмаленный передник на чистом белом платье, она улыбнулась Кате.

— Хорошенько посмотри на меня.

— Зачем это?

— Потому что, когда я вернусь из госпиталя, я буду уже не такой, как прежде.

Катя рассмеялась.

— Ты хочешь сказать, что будешь грязная, измученная и смертельно уставшая?

— Вот именно.

Но сестры посмотрели друг на друга понимающим взглядом. Они обе знали, что Валентина совсем не это имела в виду.

Госпиталь Святой Елизаветы являл собой настоящий лабиринт коридоров и переходов. Гранитные стены отделений, в которых гуляли сквозняки, как будто поглощали все звуки, отчего в здании всегда было тихо. Голоса здесь шелестели едва слышно, стоны и кашель звучали приглушенно, словно жизнь внутри этих помещений едва теплилась. Первый же день на рабочем месте заставил Валентину переменить представление о своем положении. Похоже, что, став санитаркой Ивановой, она перестала быть личностью, индивидуумом и превратилась в крошечное и малозначимое колесико в огромной и безликой машине. Ей не сразу удалось свыкнуться с этим. Она ожидала чего угодно, но не этого.

Рабочий день начался с проверки. Медсестра Гордянская прошлась вдоль выстроившихся шеренгой санитарок, придирчиво осматривая туфли, лямки передников, манжеты и ногти, и, если она находила какието недостатки, ее маленькие глазки щурились от удовольствия. Валентина тоже выставила для осмотра руки и услышала раздраженный вздох, когда в них не обнаружилось ни одного изъяна.

Судноподкладчицы. Гордянская была права. Вскоре Валентина даже перестала замечать отвратительный запах испражнений. Ей показали, как правильно застилать койки, и она, наверное, тысячу раз подгибала края простыней под тонкие матрасы, пока не научилась делать это как следует. Кроме того, она узнала, как переворачивать лежачих больных и вытаскивать изпод них грязное постельное белье.

Валентину направили в женское отделение. Бесконечные ряды печальных, полных страха глаз и растрепанных волос. Но у всех этих женщин было нечто общее: терпение и сила духа, и в скором времени Валентина научилась не пробегать между рядами, а проходить медленно, поворачивая голову из стороны в сторону, замечая, чем занимаются пациентки. Чаще всего они играли в карты, шили, просто лежали или думали о предстоящем обеде. Больше всего пугали Валентину неподвижные тела и закрытые глаза. Но в первый же день ее пребывания в госпитале случилось нечто неожиданное. Во время очередного обхода одна молодая пациентка с густыми вьющимися волосами вдруг села на кровати, завопила не своим голосом, что у нее в сердце завелся червяк, и принялась рвать на себе одежду, пока не обнажила исцарапанную в кровь грудь. Валентина с криками бросилась за помощью и за это получила строгий выговор от Гордянской.

— Ты не должна бегать. Ты не должна кричать. Ты не должна паниковать. Ты не должна пугать пациентов. Ты не должна показывать всем свою глупость. Не должна порочить честь госпиталя. Ни при каких обстоятельствах.