Кейт Фернивалл - Жемчужина Санкт-Петербурга

— Я ненадолго, — сказал он Попкову, но тот лишь рыкнул в ответ чтото неразборчивое.

Йенс, наполнив ведро водой из крана во дворе, поставил его перед Героем. Конь тут же опустил в него свою большую голову и начал жадно пить. Какоето время Йенс стоял рядом и наблюдал за животным.

— Попков, — сказал он, — вы здесь, похоже, пользуетесь особым доверием. — Повернувшись к здоровяку, он усмехнулся. — Но я вот не могу понять, как это такому недалекому казаку позволяют заходить в хозяйский дом и общаться с юными барышнями. — Йенс провел рукой по мускулистой шее Героя. — Надо полагать, дело в вашем врожденном обаянии.

Губы казака растянулись в широкую улыбку, обнажив крупные белые зубы.

— Убирайтесь к черту.

— Я еще никогда не видела Валентину такой счастливой.

Йенс улыбнулся Кате и поставил маленькую чашку с чаем себе на колено.

— Это изза работы в госпитале. Она обрела в жизни смысл.

— Так и мама говорит.

— Возможно, она права.

— Но мама не знает ее так же хорошо, как я.

— И что же, — осторожно поинтересовался он, — вам известно такого, что неизвестно вашей матери?

— Йенс, у меня не действуют ноги, но глаза все видят.

— И что же вы видите?

Катя рассмеялась.

— Я вижу, как она, приходя домой вечером после работы, вся светится, хотя должна падать от усталости. Как она ходит как в воду опущенная, если ей не удается из дому выйти. Как она улыбается и счастливо вздыхает, когда думает, что ее никто не видит. Бывает, она чтото говорит и вдруг замолкает на полуслове. — Лицо Кати сделалось задумчивым. — Я думаю, это изза того, что она чтото вспоминает.

— Что же она вспоминает?

— Не знаю. Чтото такое, что у нее в памяти засело.

— Катя, вы удивительно наблюдательная девушка.

— Она моя сестра. Я люблю ее.

Их глаза встретились.

— Я тоже, — тихо проговорил он.

Она кивнула, ее светлые локоны качнулись.

— Я знаю.

— Как же вы об этом догадались?

— Я знаю Валентину. Она влюблена. И любима.

— Обещаю, я буду заботиться о ней, Катя.

Девушка улыбнулась.

— Я верю вам, Йенс. Но будьте осторожны. Если папа узнает, что она любит вас, а не капитана Чернова, он запретит вам появляться в этом доме.

— Спасибо за предупреждение.

Он понимал, как непросто было Кате отдать ему сестру.

Не дойдя до конюшен, Йенс услышал шум. Волнуясь за Героя, он ускорил шаг. Крики и неимоверный грохот сотрясали деревянные стены. Вбежав в конюшню, Йенс увидел пятерых мужчин, которые ожесточенно избивали Попкова. Казак не падал, он стоял на ногах, раскачивался и отмахивался огромными ручищами, как пьяный медведь. Кровь хлестала из глубокой раны над бровью, заливая его лицо. Остальные конюхи разбежались, и это могло означать лишь одно: всем точно известно, кто эти люди в черных пальто и начищенных сапогах, и все боятся с ними связываться. Но пятеро на одного! На такое Йенс не мог смотреть спокойно.

Он схватил одного из нападающих за плечо, развернул его и тут же получил от него кулаком в живот. Йенс зарычал, но, прежде чем успел опуститься второй кулак, ударил противника головой в грудь, выведя его из равновесия. Быстрый рывок вверх, и голова Йенса с хрустом врезалась в челюсть нападающего. Крик боли разорвал сырой воздух, испуганные лошади в стойлах начали брыкаться и ржать. Осыпая Попкова ругательствами, остальные мужчины продолжали избивать казака толстыми железными прутьями, пока тот наконец не упал на землю. Но, падая, он увлек за собой двоих нападавших. Упавшие, натужно дыша и вырываясь из рук Льва, засучили ногами, пытаясь подняться. Оставшиеся принялись пинать ногами поверженного великана.

— Прекратите! — закричал Йенс. — Черт, вы же убьете его! Что тут происходит?

Один из неизвестных развернулся: грубое лицо с большим багровым родимым пятном, черные, полные жадного восторга глаза.

— Сгинь, если тоже не хочешь получить!

В воздухе просвистел прут, угрожая раскроить череп Йенса. Тот понятия не имел, изза чего началась драка, но ему уже было наплевать. Пригнувшись, он сорвал висевший на стене кнут с металлическими шипами.

Первый удар кнута разодрал спину нападавшему, второй вырвал кусок плоти из незащищенной шеи. Кровь хлынула на солому. Двое, которые все еще стояли, бросили свою жертву и повернулись к Йенсу, но тот двинул рукой, и кожаный кнут описал перед ними в воздухе изящную петлю. Нападавшие отступили, забыв, что у них за спинами находится казак. Когда они об этом вспомнили, было слишком поздно. Раненый Попков поднялся на ноги. Подобранный с земли железный прут в его руке опустился сначала на одну голову, потом на вторую, и мужчины рухнули как снопы.

— Чтоб вы сдохли! — заревел Попков.

— Черт возьми! — тяжело дыша, пробормотал Йенс. — Ты что натворил? За что они тебя так?

Мужчины смотрели друг на друга, пытаясь не улыбаться. Пролитая кровь странным образом связала их.

— Проклятье, — наконец произнес Йенс, — во что ты меня впутал?

Неожиданно у него изза спины раздался голос:

— Опустите кнут. А ты, тупица, брось палку. — В голосе не было угрозы. Интонация была спокойной и уверенной. — Иначе получишь пулю в башку.

Страх приходит под разными личинами. Йенсу он явился в виде писчего пера в руке следователя. Когда следователь был спокоен, оно тихо дремало в его пальцах, но стоило ему потерять терпение, как перо начинало метаться и биться кончиком о стол. В такие секунды сердце Йенса сжималось и по спине бежал холодок.

— Спросите министра Иванова, — в двадцатый раз повторял Йенс. — Это его дом, не мой. Я пришел туда для того, чтобы забрать лошадь.

— И как же, позвольте узнать, ваша лошадь оказалась там?

— Я ведь уже говорил вам. Я приехал навестить дочь министра.

— Или решили, что это удобный способ добраться до конюшни?!

— Нет.

— Чтобы забрать ящик с ручными гранатами оттуда, где вы его спрятали?

— Нет.

— Когда вы принесли гранаты в конюшню?

— Я их не приносил.

— Кто поручил вам забрать их?

— Никто. Я вообще не знал, что они там есть.

— Вы с кнутом напали на моих агентов.

— Они убивали казака.

— Значит, вы признаете, что Лев Попков является вашим соучастником в антиправительственном заговоре?

— Нет. Я его почти не знаю. Он — слуга в этом доме, вот все, что мне о нем известно.

— Вы лжете.

— Нет.

Этот разговор продолжался по кругу. Йенс, в который раз отвечая на одни и те же вопросы, пытался сохранять видимость безразличия. Допрос проходил цивилизованно, что его еще больше сбивало с толку. Никакой закрытой камеры с голыми стенами, никакого яркого света в лицо, никаких тугих наручников. Его посадили в кресло с мягкими подлокотниками, даже предложили сигарету, от которой он отказался.