Виктория Холт - Лорд-обольститель

Я не ответила. Меня уже давно тревожил другой вопрос: что будет делать барон, если мы останемся?

Миниатюра Вильгельма была готова и очень понравилась принцессе.

— Это восхитительно! — воскликнула она. — Я так часто смотрю на наши с бароном портреты… Его миниатюра вообще очень необычна.

— Вы находите?

— О да. Вы как будто увидели в нем то, чего раньше никто не замечал… пока именно вы не указали на это.

— Я рада, что вы так думаете.

— Его глаза выражают… едва ли не смирение.

— У всех нас есть какие-то скрытые качества.

— Но не все способны эти качества заметить, — кивнула она. — Ваша кисть даже Вильгельма сделала привлекательным ребенком.

— Он и в самом деле привлекательный ребенок.

— Он стал лучше после вашего приезда. Иногда мне кажется, что вы на всех нас повлияли. Кейт, вы ведь не ведьма?

— Конечно же, нет. Я всего лишь художник.

— Большой художник. Вы согласны с этим определением?

— Да. В ином случае как бы я смогла убедить в этом всех окружающих?

— Вы мудрая женщина, Кейт. Уверена, Ролло тоже так думает.

Я отвернулась, чтобы скрыть смущение. Принцесса имела склонность к мистификациям. Стоит вспомнить хотя бы то, как она когда-то явилась ко мне в спальню, переодевшись служанкой. Быть может, Мари-Клод таким образом пытается дать мне понять, что ей все известно, в частности то, что ее муж был и остается моим любовником и что мой ребенок никак не случайно с каждым днем все больше и больше похож на барона…

Если она склонна к мистификациям, то я — к мнительности, но, как говорится, не бывает дыма без огня…

Нужно уезжать. Я обязана это сделать. Должна. Должна. Должна. Но… как? И куда?

Ролло слишком хорошо понимал мои чувства и поэтому придумал для меня работу. Он сказал, что, приводя в порядок библиотеку замка, обнаружил там старые манускрипты, которые нуждались в реставрации.

И предложил показать их мне на следующий день. Я должна была прийти в библиотеку, когда мальчики будут на уроках.

Я спрашивала себя, действительно ли эти манускрипты существуют в природе или он просто хочет поговорить со мной наедине. Кто может это знать кроме него?

Библиотека располагалась в огромной комнате с дубовыми полками вдоль стен. Книги были самого различного содержания, большинство в дорогих кожаных переплетах.

— Моя святая святых, — проговорил барон. — Тебе нравится?

Я ответила, что библиотека восхитительна.

Он взял мою руку и прижал к губам.

— В наших отношениях, к сожалению, ничто не меняется, Кейт, — негромко сказал он. — Разве тебе не хотелось бы что-нибудь изменить?

— Честно говоря, хотелось бы. Уехать отсюда, потому что я убеждена, что так будет лучше для всех.

— Это будет перемена не к лучшему, а к худшему.

— Вы пригласили меня сюда, чтобы показать старые манускрипты или чтобы поговорить о невозможном?

— Поговорить о возможном и показать манускрипты. Вначале поговорим. Сколько должно пройти времени, прежде чем ты осознаешь, что так дальше продолжаться не может?

— Может, — возразила я, — до тех пор, пока я не уеду. Если бы не Кендал, я рискнула бы и попыталась добраться до Англии. И все больше склоняюсь к мнению, что так и следует поступить. И уже говорила об этом с Кендалом.

— Что он сказал?

— Разумеется, что не хочет уезжать.

Его лицо расплылось в довольной улыбке.

— Очень толковый мальчуган, — кивнул барон.

— Вы околдовали его.

— Вполне естественно, что я нравлюсь собственному сыну.

— Однако вы не пытались очаровать Вильгельма.

— Я сказал: собственному сыну. За ублюдков не отвечаю.

— Вы беспощадный и жестокий человек.

— Но не с тобой, Кейт… только не с тобой.

— Когда-то… — начала я.

— Это было необходимо, и это было начало любви, — перебил он меня, — разве не так?

— Нет, это была похоть и месть…

— Вовсе не…

— Которая не удалась.

— Все удалось, потому что я понял, что в этом мире существует лишь одна женщина, способная меня удовлетворить.

— Все сводится лишь к вашим прихотям, вашим удовольствиям… Пожалуйста, покажите мне манускрипты.

— Всему свое время. Вначале мы должны поговорить. Я устал от твоих… уловок и уверток.

— Нет никаких уловок.

— Ты делаешь вид, что мой сын — это вовсе не мой сын!

— А как может быть иначе! Мне кажется, ваша жена уже что-то подозревает.

— Что подозревает?

— Что Кендал — ваш сын.

— В этом она права. Хоть в этом.

— И что я ваша…

— Любовница? — перебил меня он. — Что ж, будем надеяться, что и в этом тоже она скоро окажется права.

— Пожалуйста, не говорите так.

— Но если она не ошибается в первом случае, значит, не должна ошибаться и во втором!

— Я не согласна.

— Ах, Кейт, давай оправдаем эти подозрения. Нехорошо разочаровывать людей.

— Вы никак не изменились. Я уверена, что принцессу… возмущает мое присутствие в замке.

— А она утверждает, что, напротив, очень радует. Портрет сына привел ее в восторг, и она считает, что за то время, что ты здесь, мальчик изменился в лучшую сторону. Он теперь любит играть с нашим сыном и уже не ходит повсюду с видом затравленного волчонка. Во время сеансов позирования он был почти симпатичен.

— Даже если бы то, о чем вы говорите, и было возможно, надо быть безумной, чтобы делать ставку на такого человека, как вы.

— Брось, Кейт, хватит выкручиваться. Ты думаешь, мне ничего не известно о твоих чувствах ко мне? Когда ты говоришь, твои губы лгут, но иногда они бывают вполне откровенны. Позволь же им быть правдивыми относительно меня… хотя бы раз.

— Мне кажется, я никогда не лгу.

— За исключением одной очень важной темы: твоих чувств ко мне.

— Не стоит обсуждать эту тему. В любом случае я вам много раз говорила о своих чувствах относительно ваших действий, и добрыми их назвать нельзя.

— Вот почему я утверждаю, что твои губы лгут! Вспомни, Кейт, все, что с нами происходило. Ты же любишь меня. Ты не можешь меня покинуть. Ты мечтаешь вернуться в нашу башню. А ведь она совсем недалеко отсюда. И ее не коснулась война. Мы могли бы поехать туда и вспомнить те прекрасные ночи. Хоть сейчас.

Я разгневанно смотрела на него и думала: это похоть. Все, что он чувствует ко мне, — только похоть. Он хочет меня, потому что я его не хочу. Он совершенно не изменился за эти годы, и сейчас вполне способен совершить изнасилование точно так же, как и тогда. Даже его любовь к Кендалу — это не более чем… гордость коннозаводчика. Или что-то в этом роде.

Инстинкт самосохранения подсказывал, что я должна остерегаться его, остерегаться своих чувств к нему. Я не могла определить совершенно точно, какие именно чувства испытываю, но, скорее всего, не любовь.