Татьяна Романова - Кассандра

— Может быть, мы теперь смогли бы проехать до Кале? — с надеждой спросила Луиза своего поверенного, принесшего ей весть о том, что Наполеон покинул Париж.

— Что вы, мадемуазель! — испугался месье Трике, — я не смогу вас сопровождать, да от меня и толку мало. Если экипаж подвергнется нападению, при столкновении я скорее буду обузой, чем помощником. К тому же, в Кале ехать бесполезно. Наполеон вновь восстановил блокаду Англии, в порту дежурят солдаты и национальные гвардейцы. Они следят, чтобы ни один корабль не вышел из порта без разрешения. Находиться сейчас в Кале — страшный риск, не говоря о том, что вы туда, скорее всего, не доберетесь.

— Я не могу и дальше рисковать жизнью моей девочки. Если союзники снова будут брать Париж, как в прошлом году, значит, здесь будут бои, — страдальчески схватившись за голову, вздохнула Луиза.

Она посмотрела на невысокого, худощавого поверенного, одетого в черный сюртук, с тонкими очками в металлической оправе на горбоносом носу, и мысленно согласилась с ним, что толку от того на опасной дороге будет очень мало. За последние годы Луиза де Гримон научилась сама контролировать свою жизнь. Она теперь свято верила, что только сам человек, мужчина он или женщина, может решить проблемы, которые ставит перед ним жизнь. Сидеть в Париже, ожидая, пока его вновь осадят войска союзников, женщина не могла. Когда в город входят победители, можно ожидать всего, чего угодно.

Генриетта выросла такой красивой, что ее тетка, глядя в лицо поющей девушки, в который раз дала себе слово, что она лучше отдаст свою жизнь, чем позволит своей единственной родственнице пройти через то, через что прошла сама. Тонкое лицо, обрамленное золотисто-рыжими волосами, и огромные аквамариновые глаза племянницы напомнили Луизе казненную красавицу-невестку, и она вновь вспомнила тот день, когда в последний раз видела мать Генриетты.

Луиза не забыла ничего, даже мельчайшие подробности мгновенно всплыли в памяти, перенеся женщину на семнадцать лет назад в тюрьму Тулузы, где она выкупила жизнь своей новорожденной племянницы. Тогда она попросила доложить начальнику тюрьмы о том, что имеет к нему личный, секретный разговор. Тюремщик не удивился, ведь многие заключенные доносили друг на друга, пытаясь выкупить свою жизнь в обмен на жизнь другого человека. Начальник тюрьмы, тоже привыкший к подобным сценам, спокойно принял ее в своем кабинете. Он дал знак конвоиру, и тот вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ну, что скажешь, красавица? — насмешливо спросил мужчина, — хочешь выкупить свою жизнь, забрав чужую?

— Нет, месье, я хочу спасти жизнь моей маленькой племянницы, которая вчера родилась, — бесстрашно ответила Луиза. — Я добровольно отдам вам свою девственность, если вы разрешите передать девочку в какой-нибудь монастырь.

— Так ты девица… — протянул мужчина, и его глаза засветились плотоядным блеском, — и настоящая красавица, как я погляжу.

Тюремщик обошел вокруг Луизы, одетой в разорванное крестьянское платье. Он грубо помял руками грудь девушки, потом сжал ее ягодицы, а затем опустился на стул и начал раскуривать трубку. Затаив дыхание, девушка ждала его решения. Наконец, тюремщик поднял на нее глаза и сказал:

— Продаешь свою невинность, так показывай товар, — он небрежно махнул рукой, указывая на ее платье, — раздевайся.

Луиза побледнела. Она так хотела спасти жизнь новорожденной Генриетты, но никаких гарантий у нее не было, ведь начальник тюрьмы мог позабавиться с ней, а потом отправить обратно в камеру, и тогда участь малышки была предопределена: она умрет от голода на следующий день после казни матери. Но выбора не было, торговаться было бесполезно, и девушка, гордо вскинув голову, начала раздеваться под пристальным взглядом тюремщика. Она расстегнула и стянула с плеч платье, оставшись в одной холщовой рубашке и грубых чулках. Разбитые ботинки, бывшие на несколько размеров больше, чем требовалось для ее маленьких ног, широкими раструбами торчали вокруг тонких щиколоток.

— Сними ботинки с чулками и стань на ковер перед камином, чтобы не замерзнуть, — велел мужчина, и Луизе послышались ласковые нотки в его хриплом голосе.

Она послушно подошла к вытертому коврику перед камином, где стояли два старинных кресла с высокими спинками и квадратный стол, уставленный бутылками. Девушка разулась и замерла, стоя босыми ногами на самом краешке ковра около камина. В кабинете начальника тюрьмы было холодно, а от огня тянуло приятным теплом.

— Сними рубашку и распусти волосы, — велел мужчина. Он внимательно смотрел на маленькие ноги Луизы и ее тонкие руки, а глаза его уже засверкали огоньками похоти.

Девушка опустила глаза и залилась краской, но мужественно стянула с себя плотную рубаху и положила ее на одно из кресел, а затем расплела длинную черную косу, завязанную узенькой голубой ленточкой. Она стояла совершенно голая перед незнакомым немолодым мужчиной, который сейчас должен был взять ее невинность.

— Нужно проверить, не врешь ли ты, — засмеялся тюремщик, подходя к девушке, — садись в это кресло, а ноги перекинь через подлокотники.

Луиза послушно подошла к креслу и сев так, как велел ей мужчина, замерла, закрыв глаза. Она не видела его, но перестать чувствовать не могла. Она ощутила жаркое дыхание между своих ног, а потом грубые пальцы начали шарить между бедер, раскрывая складки ее лона и проникая внутрь тела.

— Не обманула, — услышала она радостный голос над собой.

Девушка открыла глаза и увидела, что начальник тюрьмы стоит над ней, держа в руках бутылку с коньяком.

— На, пей. Только сиди, как сидишь, хочу посмотреть на это зрелище подольше.

Он протянул девушке бутылку и стал наблюдать, как та пьет. Огненная жидкость обжигала горло Луизы, но она старалась выпить как можно больше, чтобы опьянеть и не чувствовать боли и отвращения. Мужчина начал убирать со стола бутылки, медленно переставляя их на каминную полку. Он не спешил, ему явно нравилось зрелище, которое он видел перед собой. Наконец, последняя бутылка была убрана, он вернулся к девушке и сказал:

— Ну, хватит, а то потом тебя придется нести, и все решат, что это я тебя так отделал.

Он отобрал у девушки бутылку, поставил ее к остальным на каминную полку и, подхватив Луизу на руки, перенес ее на стол. Девушка закрыла глаза, а тюремщик подтянул ее к краю стола, широко раздвинул ей ноги и, хрипло крякнув, вонзился в нежное лоно. Луиза закричала и забилась, но широкие ладони плотно прижимали ее руки к столешнице, не давая ей даже пошевелиться. Боль была такой ужасной, что девушке казалось, что мужчина сейчас разорвет ее пополам. На мгновение она подумала, что так будет даже лучше, ведь она сейчас умрет, но крошечное личико Генриетты всплыло в ее памяти, и девушка поняла, что не имеет права умирать, даже если ей этого очень хочется. Но тут тюремщик хрипло зарычал и упал на нее, тяжело дыша.