Ольга Крючкова - Дар Афродиты

— Это, Наталья Дмитриевна, как посмотреть! Идите умываться.

Наталья нехотя встала и поплелась к туалетному столику.

— Глаша, ты хоть понимаешь, что родители продают меня старику за богатство?

— Да… — поддакнула горничная, поливая из кувшина.

— Чего «да»? — переспросила Наташа, фыркая от холодной воды. — И отчего вода простыла?

— Вода… — растерялась Глаша, — не знаю… верно, вы почивали долго.

Дверь распахнулась, в комнату вошла Мария Ивановна. Она бегло осмотрелась на всякий случай: ее не переставали томить дурные предчувствия, в душе она понимала, что предстоящий брак сделает дочь несчастной. Но, увы, отступать было поздно.

— Ты проснулась, душа моя? — обратилась Мария Ивановна к дочери.

— Как видите, маменька…

Родительница пристально взглянула на дочь, пытаясь постичь ее сокровенные мысли, но напрасно. Наташа и сама не знала, что ждало ее в ближайшие два часа. Девушка надула губки, по обыкновению:

— Маменька, могу я одеться? Или вы намерены присутствовать?

— Ты что же, матери стесняешься?

— Ну, как хотите. Мне все равно, — подытожила юная прелестница. — Глаша достань мое любимое платье, что из бирюзового шелка.

— Ах, мон шер! — воскликнула Мария Ивановна. — Невеста должна быть скромной! Это платье уж слишком яркое.

Наташа передернула плечами.

— В прошлом году, на осеннем балу у губернатора оно вам таковым не казалось. Отчего же теперь сей наряд стал слишком ярким?

— Повторяю тебе: невеста должна быть скромной.

— А я не хочу! — отрезала Наташа.

Мария Ивановна поняла, что назревает скандал, как говорится, на «ровном месте», и уступила:

— Хорошо одевайся как угодно. Только, будь любезна, пусть парикмахер — он ожидает в гостиной — потрудится над прической.

Наташа проигнорировала слова матери и, присев перед зеркалом, начала расчесывать волосы.

— Если ты вздумала разозлить меня — тебе не удастся! — воскликнула Мария Ивановна.

— Это не входило в мои планы. Впрочем, вы и так уже раздражены.

Мария Ивановна всплеснула руками.

— Почему ты постоянно перечишь?

— Потому, что замуж не желаю выходить! И имейте в виду: я доведу графа своими капризами до могилы…

Мария Ивановна издала приглушенный крик и, распахнув дверь, скрылась в полумраке коридора. Наташа, довольная собой, продолжила расчесываться.

— Наталья Дмитриевна, что ж вы сами-то? — Глаша принесла бирюзовое платье. — Отчего меня не позвали?

— Ничего, сама справлюсь. Глаша, ведь ты знаешь, что папенька отдает тебя в Астафьево?

— Да, Наталья Дмитриевна… Я рада этому.

Наташа повернулась и с благодарностью взглянула на преданную горничную.

— Жаль…

— Чего тебе жаль, Глаша? — переспросила Наташа.

— Не бывать мне экономкой при вашей милости.

Наташа подскочила со стула:

— Вот! И ты уверена, что Константин забыл обо мне и смирился с обстоятельствами!!!

— Но, Наталья Дмитриевна… Ведь пролетку и дрожки уже заложили, скоро — в Астафьево.

— Я смирюсь со своей печальной судьбой только в одном случае: под венцом рядом с графом, когда пойму, что все окончательно потеряно.

Семейство Погремцовых выехало из усадьбы. В пролетке ехал сам барин, Дмитрий Федорович, рядом с ним сидели двое здоровенных мужиков из прислуги, так, на всякий случай. Дмитрий Федорович, как некогда человек военный, решил перестраховаться и прихватил с собой отменный пистолет тульской работы, засунув его во внутренний карман камзола. Барин ощущал холодный металл оружия, проникающий через батистовую рубашку, его присутствие придавало чувство уверенности и безопасности. Мужики, сидящие напротив, также были вооружены ружьями. Управлял пролеткой сам Пантелемон, верный и преданный хозяйский пес.

Наталья Дмитриевна, с унылым видом, рядом с ней маменька, а напротив Глаша с коробками разместились в дрожках, которые неспешно следовали за пролеткой.

Замыкала процессию телега, груженная различной снедью, а также фейерверками, приобретенными барином по случаю в Калуге.

Процессия, поскрипывая рессорами, проследовала по землям Погремцовых, выехала на губернскую дорогу и, наконец, свернула во владения графа. Проследовав две версты, бдительный Пантелемон натянул поводья, слегка осадив лошадей:

— Барин, кажись, впереди чагой-то случилося. Вона телега перевернулась али кибитка… Не разгляжу отсюдова.

Дмитрий Федорович схватился за пистолет: «Ага, вот они — супостаты! Напасть задумали! Тогда отчего ж перевернулись?..»

Крепостные, сопровождающие пролетку, переглянулись.

— Не извольте беспокоиться, ваша милость. Сейчас мы поглядим, чаго случилося. Чай, стрелять еще с хранцузской войны не разучилися.

Они вылезли из пролетки и направились к месту происшествия. По мере продвижения у них складывалось впечатление, что оказию потерпел бродячий театр или цыганский табор.

Откуда ни возьмись, перед мужиками возникла юная прелестница. Она тряхнула черными, как смоль волосами, и ее нежные коралловые губы изрекли:

— Ох, господа хорошие! Как вы кстати! Не откажите в любезности — помогите актерам. Видите, — она кивнула вперед, — кибитка упала на бок: ось отвалилась. А в театре все больше женщины. Здесь сила нужна недюжинная. Ну что, поможете?

Подошедшие переглянулись: девушка была настолько хороша, что на супостата явно не походила.

— Могем и помочь, красавица, — сказал один из них, руки его так и тянулись к прелестям, выставленным обольстительницей почти напоказ.

Актриса засмеялась.

— Ах, как славно! Идемте!

Мужики приблизились к кибитке: она лежала на боку, торчала разорванная ось, рядом стояли еще три женщины, причем одна краше другой. Чуть поодаль стояла телега, запряженная лошадьми. К добровольным помощникам подошел пожилой актер, уж очень похожий на цыгана:

— Люди добрые! Вы решили нам помочь?! Вот спасибо! Мои дочери — девки молодые да хрупкие, не для тяжелой работы созданы.

Крепостные еще раз огляделись по сторонам: кибитка лежала аккурат поперек дороги — не проехать.

— Ну ладно, пособим.

Дмитрий Федорович прищурился, пытаясь разглядеть: что там происходит впереди. Он явно нервничал, прижимая правой рукой пистолет к груди.

Барин стоял перед выбором: либо самому пройтись вперед и посмотреть, что случилось, либо послать Пантелемона.

Наконец он определился:

— Иди, Пантелемоша, глянь, что там стряслось и куда мужики запропастились?

— Как изволите, барин. — Кучер слез с козел и направился по дороге вперед.

Дмитрий Федорович занервничал еще сильнее, отчего покрылся холодной испариной: ему казались разбойники под каждым кустом. Он оглянулся: женщины спокойно сидели в дрожках.