Джун Зингер - Дебютантки

— Бедняжка Рудольф, — фыркнула Патрисия Марлоу без особой симпатии. Ей хотелось кое-что порассказать своей дочери о похождениях зятя, но время было не совсем подходящее. Сейчас необходимо было решить вопрос с дочерью Джорджа. Крисси, как в свое время и Джорджу, требовалась твердая рука.

Крисси записали в школу Уинтон в Нью-Йорке. Уинтон была известна, как школа для трудных детей нью-йоркской элиты. Патрисия Марлоу разработала целую программу. В школу Крисси будет отвозить шофер Манди, который будет за ней заезжать ровно в три и привозить в дом Марлоу. Затем Крисси будет заниматься музыкой — с учителем или сама в зависимости от дня недели в течение двух часов. Затем ей будет предоставлено полчаса, чтобы переодеться к ужину. Ужинать она будет с бабушкой, если та куда-нибудь не приглашена. После ужина она будет, по меньшей мере, два часа делать уроки, а затем ей будет предоставлен час свободного времени, возможно чтения. Спать она должна будет отправляться в десять часов. По субботам будут уроки Закона Божьего, которые, возможно, научат Крисси вести себя в соответствии со строгими нормами морали. Разумеется, по воскресеньям она вместе с миссис Марлоу будет посещать службу в церкви св. Иоанна. Если по какой-либо причине Патрисия Марлоу не сможет пойти в церковь, то Крисси должна будет идти туда одна.

В течение трех недель сентября Патрисия Марлоу отсутствовала — она принимала лечебные ванны на курорте Саратога-Спрингз. Раньше она каждый год ездила в Баден-Баден пить местную минеральную воду, хорошо промывающую почки. Но потом это ей надоело. Слишком много иностранцев, место стало слишком немецким, слишком французским, слишком шумным. Теперь она: предпочитала более спокойную Саратогу.

После Саратоги Патрисия отправилась навестить свою больную сестру в Луизиане. Она не хотела там оставаться надолго — она терпеть не могла Луизиану, славящуюся своим табаком, виски и скачками, — все это было ей омерзительно, однако звало чувство долга… Патрисия всегда отправлялась туда осенью, но ни в коем случае не весной, когда там происходили знаменитые скачки. Менее всего ей хотелось попасть в эту шумную толпу.

Она приехала на неделю в Нью-Йорк, затем отправилась на Бермуды. По крайней мере, Бермуды были достаточно приличным местом, обслуживание в «Принсес» было вполне сносным, и там не было евреев. Это уже кое-что значило.

После Бермуд она опять некоторое время пробыла в Нью-Йорке, чтобы иметь возможность посетить оперу и концерты в филармонии, в конце концов она была членом совета директоров филармонии. Затем она отправилась в свой дом в Палм-Бич. Крисси должна была приехать туда к ней на зимние каникулы.

Пока Патрисия Марлоу была в отъезде, следить за тем, чтобы распорядок дня Крисси строго соблюдался, поручалось экономке миссис Хаббард, и все в доме шло так, как при миссис Марлоу. Каждое утро и каждый вечер Крисси ела в одиночестве в огромной столовой, сидя за огромным обеденным столом, обслуживали ее два лакея. Пока Крисси ела, она развлекалась тем, что считала тех, кого она не любила, тех, кто ее предал. И среди первых в этом списке была бабушка. Она уже больше не удивлялась, почему та так мало времени проводит с ней. Ей уже было все равно.

В Уилтоне в программу входили беседы с психологом. Обычно во время этих бесед Крисси или молчала, или же старалась отвечать как можно короче, однако вопросы психолога заставляли ее все больше думать о прошлом. Именно тогда она начала собирать вырезки из газет. Вначале Крисси обнаружила часть вырезок в старой коробке из-под туфель, найденной в углу бабушкиного гардероба, затем она отправилась в библиотеку, где ознакомилась с целой подборкой о семьях Марлоу и Хэттон. Она добросовестно переписала все, что могла достать каким-либо другим путем. Затем она внимательно рассмотрела все фотографии, имеющиеся в альбоме бабушки, особенно те, где были изображены ее отец и мать. Эти снимки и еще несколько фотографий, присланных ей управляющим имением матери в Лондоне — очень славным человеком, — и составили ее личный альбом.

В Уилтоне Крисси вела себя вполне пристойно. Она не любила других «трудных» детей, не любила учителей и психологов, и у нее не было подруг, однако она предпочитала оставаться там, а не в каком-либо другом месте. Она немного потерпит, пока ей не исполнится восемнадцать лет, тогда она сможет получить деньги, оставленные ей матерью, — пять миллионов долларов. А когда ей исполнится двадцать один, она получит наследство отца — три миллиона долларов.

Весной этого года началась сильная эпидемия гриппа, которая унесла Патрисию Марлоу. Крисси стояла у края могилы с каменным лицом и сухими глазами. И бабушка, и тетя всегда учили ее, что неприлично проявлять прилюдно свое горе, стыдно даже чувствовать его.

Крисси, как и ее двоюродные братья и сестры, унаследовала еще один миллион долларов.

Гвен Уинслоу была разочарована, унаследовав от матери лишь шесть миллионов долларов. Остальную часть своего состояния Патрисия Марлоу завещала различным благотворительным организациям. Однако Гвен унаследовала дом на Парк-авеню, дом в Ньюпорте и дом в Палм-Бич, равно как и контроль над всем имуществом и предприятиями Марлоу.

То ли Гвен Уинслоу почувствовала после смерти матери свободу, то ли была настолько потрясена случившимся, что испытала какой-то срыв. Во всяком случае, ровно через неделю после похорон матери она подала на развод с Рудольфом Уинслоу. Неужели она все-таки узнала о похождениях Рудольфа? Или же ей надоело его неумелое руководство предприятиями Марлоу? Или, может быть, она просто ждала, когда умрет мать? Консервативная Патрисия никогда бы не допустила, чтобы развод запятнал имя Марлоу. Можно было руководить мужем или игнорировать его, но ни в коем случае не разводиться с ним.

Однако дело было в том, что Гвен приняла решение жить в свое удовольствие, так, как никогда раньше не могла себе позволить, и эта смерть лишь утвердила ее в этом решении. Она отделается от этого занудного, неверного и действующего ей на нервы мужа, отделается от имения Олд-Вестбери и всех связанных с ним забот, от всех предприятий Марлоу — вернее, от контроля над ними. Она продаст акции предприятий Марлоу и тем самым выкинет из своей жизни одновременно и Рудольфа, и эту непосильную ношу. Она будет свободна, свободна — свободна и от матери тоже.

Гвен закрыла дом на Парк-авеню. Слишком много времени уходило на то, чтобы содержать его надлежащим образом. Сама она перебралась в гостиницу «Плаза» и очертя голову начала заниматься обустройством своих комнат, прибегая к помощи известного дизайнера Элси де Вульфа. Рекомендации Элси разительно отличались от старомодной обстановки, в которой всю жизнь жила Гвен.