Елена Рождественская - Мелодия счастья

Антонио пожал плечами:

— Отчего же? Это романтическая история. Лет двадцать назад мой друг был влюблен в русскую красавицу Софи, путешествовавшую по Италии. Теперь он ищет свою потерянную любовь и своего ребенка. Возможно, это Лиза — никто ведь не знает, чья она дочь.

Граф оторвался от стола и позвонил в колокольчик. Антонио напрягся: велит выгнать, и весь разговор! Они тут, в России, коротки на расправу.

Но граф Шувалов гаркнул вошедшему слуге:

— Новый стул — как обычно!

Видно, ломание стульев вошло у него в привычку.

Новый стул, точно такой же, как предыдущий, мгновенно был доставлен. Великан грохнулся на него всем своим весом, и Антонио еле сдержал улыбку — теперь понятно, отчего стулья у Шувалова столь массивны.

— Что ж, говорят, Невская — хорошая певица, — процедил граф. — Дай ей Бог счастья. Однако вряд ли ваш венецианский друг признает в ней свою дочь. Когда вы говорите, он приедет?

— Я пока не знаю, ваше сиятельство.

— Когда узнаете, скажите мне тотчас! Чтобы я мог знать заранее.

Антонио хотел уже было спросить: зачем это знать графу, но вовремя сдержался. Не стоит ничего спрашивать. Надо гнуть свою линию.

— На свете трудно жить без протекции, ваше сиятельство! — почти льстиво проговорил он. — Вот сейчас мне покровительствует русская государыня. Кто бы я был без нее? Хоть и известный в Европе, но простой музыкант. А на ее службе я — придворный капельмейстер. Юная девица Невская за свой талант тоже пожалована государыней. Но ведь к Екатерине Великой с разными пустяшными просьбами пойти она не осмелится. Свои беды девочка может только мне рассказать. Но разве у меня есть настоящий вес? Я — человек приезжий из заграницы, иностранец. Другое дело вы, ваше сиятельство. Вы — из достойнейшей и знаменитой семьи, вы здесь все можете. К тому же ваш воспитанник поет в нашей труппе, к потому вам должны быть понятны наши тяготы…

Шувалов сцепил руки и хрустнул пальцами.

— Это вы про что, почтеннейший?

— Князь Голобородко преследует девицу Невскую. Она в отчаянии. Сами понимаете. Но против власти князя у нас нет обороны. Но вы можете помочь девушке, ваше сиятельство!

И тут из внутренней двери, как чертик из табакерки, неожиданно появился взволнованный Александр:

— Голобородко преследует Лизу? Ну и подлец старый! Мало ему гарема в своей усадьбе за городом. Да что же ты молчишь, дядюшка? — Александр повернулся к Шувалову. — Неужто не поможешь? Если нет, я сам императрице прошение составлю!

— Так она его и примет! — буркнул Шувалов.

— А я подпишусь так, как от рождения имею право! Пусть все знают — я такой же граф Шувалов, как и ты. И скрывать этого больше не намерен!

Глаза Александра налились гневом, и он со всего размаха стукнул по столу. Раздался треск, и по столешнице пошла витая трещина. Шувалов хмыкнул и снова поднял колокольчик.

На трезвон вбежал слуга.

— Новый стол! — как ни в чем не бывало гаркнул граф.

Антонио уже ничему не дивился. Видно, в шуваловском роду было принято крушить мебель.

— Нашел о чем думать — о столах! — в сердцах бросил Александр и выбежал вон.

Дверь хлопнула с треском, но не развалилась.

Шувалов поднялся из-за стола и указал рукой на кресла у окна:

— Садитесь сюда, маэстро, пока слуги меняют стол. Да уж, воспитанник у меня ершистый. Весь в меня. Придется помочь его пассии и вашей ученице. Хотя я и уверен, что венецианской дворянкой ей не стать.

Антонио вспыхнул:

— Отчего так, граф?

Шувалов пожал плечами:

— Да уж так, маэстро. Но вашей протеже я помогу: переговорю с Голобородко, в случае чего, припугну. Пусть на других девиц зарится, а не на нашу Лизавету. — Граф вдруг хохотнул.

Антонио недоуменно передернул плечами: что же смешного?

Граф пояснил:

— Забавная оказия выявляется, маэстро: два незаконных чада полюбили друг друга. Мой Сашка да ваша Лизка. На что жить станут? На театральные доходы, когда в одном кармане смеркается, в другом — заря занимается?

— Мой друг даст за дочерью огромное приданое. Теперь он может себе это позволить. Год назад его старший брат стал дожем Венеции. По вашим меркам — государем.

— Эко взлетел! — Граф Шувалов взъерошил свою львиную гриву. Волосы встали дыбом, потом опять опали. Граф блеснул неожиданной для его возраста белозубой улыбкой. — А ведь небось раньше-то был гол как сокол? Ну да это дело известное — как до государственной казны доберутся, ручонки и вытягиваются. Хвать да хвать!

Антонио недовольно поморщился:

— Ну в этом вы, ваше сиятельство, не правы! Семья моего друга всегда была честной.

Шувалов оскалился:

— И как честный человек ваш друг бросил бедную русскую девушку — одну с ребенком, без поддержки. А теперь вспомнил, через двадцать лет. Покаяться захотел? Да может, бедной девушки уже и в живых-то нет? Каково ей было перенести позор незаконно рожденного ребенка?

— Но ведь у нее была семья. Неужели родственники не помогли бы ей? Вот, например, если бы ваша сестра… — начал Меризи, но слова застряли в его глотке.

Черно-синие глаза графа налились кровью:

— Какая еще сестра? Мы — графы Шуваловы, а не какие-то там седьмые братья венецианских дожей. Любая наша сестра — вне всякого подозрения!

И великан-граф с такой силой стукнул кулаком по поручню кресла, на котором сидел, что отвалился не только поручень, но и ножка вылетела из пазов. И Шувалов грузно осел на ковер.

Антонио торопливо шагал за слугой обратно в свою комнату. Он так и не понял — сумел ли уговорить необычного графа помочь Лизе? Еще он жалел, что не осмотрел ни библиотеки, ни хранилища старинных рукописей, а ведь там могли быть преинтереснейшие рукописные ноты. Но разговаривать с разбушевавшимся Шуваловым не было никакой возможности. Поднявшись с пола, он вдруг начал поливать и всех дожей, и особенно седьмого брата. И откуда только он узнал, что Франческо — именно седьмой брат? Впрочем, возможно, ниоткуда — возможно, у русских просто такая присказка про седьмого сына. Ох, странный народ! Кто бы мог подумать, что отец Александра такой великан. Ему бы в армии служить, а он в рукописях старых копается. И, говорят, образован лучше всех при дворе — чуть не на двадцати языках говорит, в молодости всю Европу объездил. Вот, наверно, тамошние красотки по нему сохли!..

Господи, как трудно находиться при русском дворе. Все такое огромное — люди, комнаты, переходы, страсти. Вот и слуга, наверное, слышал, как орал граф Шувалов. Недаром он так вглядывается в лицо Антонио. Видимо, думает, не пожалуется ли маэстро на то, что уличил его в подслушивании. Слуга-то едва отскочил от дверей, когда Антонио убрался из кабинета Шувалова восвояси. Впрочем, ну их всех к дьяволу!