Наталия Орбенина - Увядание розы

Она гордилась тем, что он привлекает ее к своей работе, она ездила по его поручениям, переписывала рукописи, делилась мыслями о сюжетах. Но в последнее время все чаще ей приходилось сталкиваться с неприятными моментами. Когда она приходила в редакцию с рукописями, а чаще с пустыми руками и просьбой об отсрочке, она встречала сначала холодное недоумение, потом явное недовольство, а теперь и пренебрежительные высказывания об исчерпанных возможностях литературного таланта ее отца. Не стесняясь ее присутствия, все чаще вслух говорили, что Извеков уже не тот, исписался, поскучнел, словом, вышел в тираж.

Вера возвращалась домой, трясясь, от возмущения и гнева. Как могут они, жалкие и убогие кабинетные крысы, выносить приговор творческому человеку! Она пыталась скрывать от Вениамина Александровича неприятные подробности, но он обладал удивительной способностью словно клещами вытаскивать из нее каждое слово, сказанное о его персоне. Напитавшись злыми известиями, он мрачнел и еще больше раздражался, уходил в кабинет и предавался выпивке. Вере оставалось только терпеть и ждать просветления.

Матильда Карловна собиралась спешно покинуть Петербург. Дуэль наделала много шума, и пребывание молодой женщины в столице стало невыносимым. Прежние знакомые, так много времени проводившие в ее гостиной и спальне, поспешили сделать вид, что и не знают ее вовсе, или, того хуже, выступили с осуждением ее преступной порочности, приведшей к гибели столь достойных молодых людей. Мать покойного Юрия открыто обвинила Матильду в злонамеренном умерщвлении и старого Бархатова, и молодого наследника. Это попахивало настоящим полицейским расследованием, поэтому Мати решила не дожидаться появления следователя и временно удалиться из столицы. Тем более что скандал не утихал. Жадная до жареных новостей петербургская публика страстно хотела узнать подробности, приведшие к кровавой драме. Надо отдать должное Пепелищеву, который был вхож в любые кабинеты и имел влиятельных знакомых: благодаря его энергичным стараниям о деле в газетах писали глухо и скупо. Арестовывать было некого, оба дуэлянта скончались.

Матильда старательно пыталась соблюсти приличия, оделась в траур и вела себя подобающим образом, скорбя об обоих погибших. Однако на похоронах Юрия произошла безобразная сцена. Мать Юрия с искаженным от ненависти лицом обрушила на голову Матильды поток грубых оскорблений, густо перемешав свою речь с площадной бранью. Затем, зайдясь в злой истерике, она бросилась на ненавистную злодейку и попыталась вцепиться ей в лицо и шляпу, покрытую траурной вуалью.

Несчастную обезумевшую старуху насилу оттащили и долго отпаивали успокоительными каплями. Дорогая парижская шляпа с тончайшей вуалью-паутинкой оказалась испорченной. Пострадало и лицо Матильды.

И вот теперь известие о возможном уголовном преследовании. Нет, это безумие надо остановить. Все так несправедливо и жестоко! Никому и в голову не пришло пожалеть ее, Матильду, потерявшую любимого человека, с которым она действительно собиралась связать свою жизнь. Как она ненавидела окружающий мир, и как мир ненавидел ее! Но куда податься? Для выезда за границу нужен паспорт, стало быть, надо идти в полицию, чего не хотелось.

И тут Бархатова решила, что ей следует отправиться на богомолье по глухим монастырям. В сером невзрачном платке и простой одежде затеряться среди паломников, отдохнуть душой, собраться с мыслями. Она кликнула горничную. Когда девушка вошла, хозяйка оглядела ее с ног до головы и приказала принести свои неброские дешевые платья. Та исполнила просьбу, пребывая в глубоком недоумении. Оно еще больше усилилось, когда госпожа изволила облачиться в эти одежды и тотчас же преобразилась до неузнаваемости. Вот теперь она могла сойти за бедную мещанку или гувернантку. Взамен хозяйка швырнула в руки оторопевшей горничной охапку роскошных платьев и белья.

Спешно паковались дорожные сундуки и саквояжи. Оставалось последнее – навестить незабвенного Кирюшу. Матильда, будь ее воля, дневала бы и ночевала на могиле любимого мальчика. Но увы, родня похоронила его рядом со знаменитой матерью, на Новодевичьем кладбище, где всегда полно посетителей. К тому же она постоянно встречала на кладбище Веру Извекову и почему-то никогда самого Вениамина Александровича. Вот и теперь обе женщины оказались у могилы Кирилла. Матильда даже подумала, что девушка тут просто поджидала ее.

Сухо поклонившись, дамы выразительно посмотрели друг на друга. Предполагалось, что Бархатовой придется уйти первой. Однако Матильда медлила. Когда еще ей доведется посетить дорогую могилу?

Она вздохнула и произнесла:

– Просто удивительно, Вера Вениаминовна, что случай раз за разом сводит нас здесь!

– Что может быть удивительного в том, что я оплакиваю своего несчастного брата, погубленного вами! – холодно ответила Вера, смерив собеседницу надменным взором.

– Вы вправе думать, как вам угодно, и я не собираюсь оправдываться перед вами и вообще перед кем-либо еще! Для меня есть иной суд, и Господь, я верю, простит меня за мои страдания! Вам не понять меня! Мы из разных миров!

Матильда горячилась и сердилась сама на себя. Зачем она заговорила с этой глупой самодовольной девчонкой?

– О да! – Вера саркастически улыбнулась. – Мы из разных миров, в этом вы правы! Но мне бы хотелось понять вас, таких, как вы, беспринципных и безнравственных, эгоистичных особ, которые без дрожи швыряются судьбами других людей!

– Вы действительно хотите понять? – Бровь Матильды выразительно изогнулась. – Ну, милая, тут вы неоригинальны, вы повторяете путь своей мачехи. Та тоже очень хотела понять, каково живется таким безнравственным, как вы выразились, особам. Примерить порок на себя! И что же?

Оказался впору! Где теперь добродетельная матрона? Ищи-свищи ветра в поле! Так и вы, милая девушка, маетесь от своей добродетели. Я привлекаю вас, моя жизнь будоражит и манит вас! Не так ли?

Вера покраснела. В глубине души она действительно часто думала о Матильде.

Ей рисовались непристойные картины, наподобие тех, которыми частенько развлекаются прыщавые гимназисты для утоления жажды взрослеющей плоти. На них она представляла Матильду со всеми ее доступными прелестями и каждого участника драмы. Она думала не только о ее порочности и распущенности. Но и о ее свободе, телесной и духовной, той свободе, которой Вера была лишена напрочь.

– А, вы покраснели! – усмехнулась Бархатова. – Значит, я угадала. Тогда вот вам мой совет напоследок. Отдайтесь первому встречному, иначе вы в скором времени зачахнете, да так, что даже громкое имя вашего папаши не заставит никого полакомиться перезревшим фруктом!