Ромэн Сарду - Далекие берега. Навстречу судьбе

— Тогда вы просто ничтожество…

— Замолчи, дерзкая! — вмешался Хаггинс.

— Возможно, Монро были не так уж и неправы, — оросила Шеннон в лицо Муиру. — У вас нет сердца.

— К сожалению, есть. И оно билось. Однажды.

Шеннон подошла к большому столу и, охваченная яростью, подписала документ, который объявлял ее единственной виновной в составлении петиции, направленной против Хаггинсов.

— Вы напрасно сравнили Филиппа с моим крестом. Крест не удручал Христа. Он его спас, монсеньор. Запомните это.

— Джон Хаггинс?

— К вашим услугам, монсеньор Муир!

— Отведите эту несчастную в зал суда, чтобы она призналась в своих ошибках, а затем сделайте так, чтобы она навсегда исчезла. Я хочу, чтобы все забыли, как она выглядит и как звучит ее голос.

Во Флит Шеннон рассказала о том сокрушительном поражении, которое она потерпела, и о причинах, заставивших ее взять всю ответственность на себя.

— Но не думайте, что вы в безопасности. Хотя суд принял мое заявление и не стал выдвигать против вас обвинения, готовьтесь к тому, что Хаггинсы начнут всем мстить. В конце концов, суд пожурил этих чудовищ только за то, что они превысили законные тюремные расценки.

Узников наказали за то, что они вырубили деревья на главном дворе. Они это сделали прошлой зимой, когда Хаггинсы перепродали их дрова.

— Три года усилий, и все впустую! — вздыхала Шеннон. Хаггинс дал Шеннон всего несколько минут, чтобы проститься с близкими ей людьми. Своего сына Шеннон поручила заботам Эдит Стэндиш. Филипп был в отчаянии. Стражникам Гиббона, когда они пришли за Шеннон, чтобы отвести ее в одиночную камеру, пришлось силой отрывать мальчика от матери.

Все заключенные Флит собрались во дворе и смотрели в полном молчании, сняв с головы фуражки, на муки Шеннон.

Она едва успела в последний раз поцеловать сына в лоб. Стражники потащили ее по узкой мрачной лестнице, которая вела к овальной железной двери.

Помещение за дверью раньше было цистерной, которую переоборудовали в застенок, абсолютно пустой, с мокрыми стенами и неровным полом.

В застенок круглой формы с диаметром в пять метров и высотой в двенадцать метров свет поступал через крошечное круглое зарешеченное отверстие, выходившее на Флит-лейн на уровне земли.

Узники называли это отверстие «глаз Каина». Прохожие бросали в него кусок хлеба или монетку. Но самые жестокие мочились туда или бросали экскременты.

Объятая ужасом, Шеннон вошла внутрь. Она не увидела там даже соломенной подстилки, чтобы можно было лечь.

Хаггинсы были безмерно счастливы.

Младший сказал ей:

Я знал, что ты так закончишь. Выдумщица!

Он с грохотом захлопнул дверь. В бывшей цистерне любой звук, даже самый тихий, отзывался чудовищным эхом.

Четырнадцатого октября 1723 года Шеннон Глэсби превратилась в одно лишь воспоминание.

Наступили первые холода. Каждое утро все заключенные боялись услышать известие о смерти Шеннон. На улице прохожие порой садились на корточки, пытаясь увидеть ее сквозь решетку. Они знали, что там томится женщина из песни. Стражникам, стоявшим у ворот Флит, был виден «глаз Каина», и они отгоняли любопытных. Останавливаться перед решеткой было строжайше запрещено.

Шеннон никогда не кричала. Никогда не жаловалась. Всегда вела себя тихо.

Были оборваны все ее связи с внешним миром, и общалась она только с Филиппом благодаря особому коду: каждое утро он дважды стучал по решетке, давая ей знать, что находится в добром здравии.

Шеннон успела дать точные указания Стэндишам: узники Флит не должны были предпринимать каких-либо попыток освободить ее. В первую очередь Шеннон защищала своего сына. Она боялась, что подобные попытки только навредят ему, и выбрала забвение.

В тот год в Лондоне выдалась ужасная зима.

Джон Хаггинс дал Шеннон одеяло, но отказал даже в охапке соломы.

И тем не менее Шеннон выжила.

Вокруг нее засияла своеобразная аура.

Следующая зима оказалась еще более суровой.

Но Шеннон и ее перенесла.

Теперь аура превратилась в легенду.

Однажды ночью какой-то незнакомец выбил на камне над решеткой застенка, выходившей на Флит-лейн:

АНДРОМЕДА

Как дочь Кассиопеи из греческого мифа, прикованная обнаженной к скале, Шеннон Глэсби была принесена в жертву и прикована к камням Флит.

Но в мифе Андромеду освободил Персей.

Шеннон часто думала о Вальтере Муире.

Все эти годы она не осмеливалась ему писать. Ей было стыдно за то, как она повела себя с его отцом. Что стало со спутником ее юности? Она спрашивала себя, что мог сказать ему Августус. Она не забыла страстные письма Вальтера. Он, несомненно, слышал о скандале, вспыхнувшем вокруг Флит. Во множестве статей на эту тему упоминалось имя узницы, ставшей зачинщицей бунта. Но Вальтер, где бы он ни находился, мог прочитать только о мисс Глэсби . Даже если бы он наткнулся на ее полное имя, Шеннон Глэсби, все равно это ни о чем бы ему не сказало. Его Мелибею звали Шеннон Муир. Он ничего не знал о тонкостях ее удочерения.

Проходили годы, но никто не приходил на помощь Шеннон.

«Не беда, ведь у дороги всегда есть конец», — думала Шеннон.

Добросердечные Кен и Марсия Гудрич взяли юного Филиппа под свою опеку. Он вместе с Ребеккой работал вместо Шеннон в «Красном мундире» и мог платить за жилье во Флит, оставаясь рядом с матерью.

Мальчик все время пребывал в мрачном настроении. Он стал угрюмым, молчаливым. Ребекка переживала, видя, что он становился похожим на ее отца, Конрада Стэндиша.

Филипп по-прежнему занимал разрисованную комнату еврея Манассии. Он продолжал читать. Запоем. Особенно он любил читать Ветхий Завет вместе с Ребеккой, которая, отказывая себе во всем, купила ему экземпляр на английском языке. Они стали близки как никогда. Филиппу нравилось, что Ребекка отвергала ухаживания других мальчиков и всегда первой становилась на его защиту.

— Когда все закончится, — говорил он ей, — я, мама и ты поедем в Грецию или в Италию и будем там счастливо жить.

Все заключенные Флит были возмущены несправедливостью наказания Шеннон Глэсби. Ее пример не остался без последствий. После первой петиции было проведено расследование о законности расценок, которые Хаггинсы установили во Флит. Сэра Питера Кинга до глубины души потрясли условия «казематов». И тогда несколько мужчин из Господского дома, в том числе Джеймс Кавено, решили подхватить факел, зажженный Шеннон, и направить новые петиции, обличающие управляющего и его мелкие сделки с законом. С 1723 по 1727 год было написано не менее дюжины петиций.

Ни одна из новых петиций не вызвала такого оглушительного скандала, как первая, но, шаг за шагом, они урезали возможности Хаггинсов манипулировать и удлиняли список их злоупотреблений.