Барбара Картленд - Против течения

Теперь, оглядываясь назад, я жалею эту молодую невесту. Галивер казался огромным, а я была очень одинокой. И когда я уже закалилась настолько, чтобы не показывать своих ран, так что даже самые близкие и интимные друзья не догадывались о том, как я день за днем страдаю при полном равнодушии мужа, я решила также, что больше никогда не буду просить ничьей любви и никому не отдам свою любовь.

Когда родился Джон, прошла неделя, прежде чем муж приехал навестить меня и увидеть сына. За эту неделю моя горечь переросла почти в ненависть к сыну, такую же, какую, я уверяла себя, я испытывала к мужу. На самом же деле я любила их обоих отчаянно… жадно…

Думаю, что в течение тех первых лет своей замужней жизни я взрастила в себе боязнь любви: ведь она могла разбить мою решимость, разрушить оружие, с которым я встречала мир. Я и Джона воспитала так, чтобы он не проявлял своих чувств. Я не позволяла себе поцеловать его, даже когда он был младенцем, и ему попадало, если он целовал меня. Его няни получали строгие инструкции не поощрять никаких чувств в ребенке. А теперь… теперь хотела бы я знать, что наделала. Будете ли вы достаточно мудры и сильны, чтобы сломать барьеры замкнутости, которые я создала в нем? И хотя это утверждение покажется вам странным, я люблю сына. Я всегда его любила, но теперь у меня осталось так мало времени, чтобы исправить то, что я исковеркала. Я начинаю бояться, что разрушила его счастье.

— Вы думаете, он несчастлив?

— А вы думаете, он счастлив? — Леди Мелтон задала вопрос мягко, но Энн не нашла на него ответа.

— И вы, — продолжала леди Мелтон, — я знаю, вы тоже несчастливы. Это я могу понять. Я тоже была подавлена Галивером, я тоже страдала здесь.

Энн не ответила. В голосе старой женщины была симпатия, и она опасалась, что расплачется. Леди Мелтон вздохнула.

— Хотелось бы мне знать: неужели слишком поздно для меня что-либо исправить? — спросила она, и в ее вопросе было что-то тоскливое, почти патетическое.

— Может быть, все придет в норму со временем, — предположила Энн. Она не могла притворяться в ответ на полную откровенность свекрови и сказать неправду — что она и Джон очень счастливы или что она ошибается в своих проницательных предположениях об их отношениях.

— Вы так думаете? — Лицо леди Мелтон осветилось на миг, затем она вздохнула. — Не будьте гордячкой, — посоветовала она. — Я была слишком гордой, но теперь, когда я нуждаюсь в друзьях, когда я нуждаюсь в любви, в привязанности тех, кто рядом со мной, я вижу, что они мне могут дать только восхищение. Восхищение чем? Моей осведомленностью, моей властью, моим положением в обществе, которое я сама создала. «Мегера леди Мелтон». Да, я слышала, что меня так называют, и теперь знаю, как много это значит.

— Но вы не должны печалиться, — быстро сказала Энн. — Люди действительно восхищаются вами. А я вас боялась. Это было глупо с моей стороны, но…

— Не глупо, — перебила ее леди Мелтон, — это то, чего я добивалась. Это то, чего я добивалась по отношению к большинству людей, потому что это держало их на расстоянии вытянутой руки. Можете ли вы понять: как Вивьен всю жизнь убегала от бедности, так и я убегала от любви. Но я хотела любви так же сильно, как боялась ее, боялась даже своего желания ее.

Леди Мелтон протянула руку.

— Я бы хотела, чтобы вы простили меня, Энн, — сказала она, — и чтобы вы помогли мне в эти последние немногие месяцы исправить, что еще можно. Вы указали путь Вивьен. За короткое время, что вы знали ее, вы изменили ее жизнь и дали ей счастье. Я знала ее намного дольше, по-своему была расположена к ней и все же не смогла сделать этого. Я могла только воодушевить ее к поступку, который в самой глубине души не считала правильным, но была слишком горда, чтобы признать, что неправа.

Энн положила руку на ладонь свекрови: было страшно ощущать, что пальцы женщины, тонкие и теплые, сжимают ее руку.

— Постарайтесь сделать Джона счастливым, — прошептала леди Мелтон. — Я люблю его, хотя была достаточно глупой, чтобы скрывать свое чувство все эти годы. А теперь, когда слишком поздно, я хотела бы дать ему любовь, которой он всегда был лишен.

— Я постараюсь, — пообещала Энн, хотя, уже произнося эти слова, стыдилась своего обещания. Как она могла сделать Джона счастливым, когда знала, каковы ее чувства к нему?

И, как будто уловив ее мысли, леди Мелтон сказала:

— Джон любит вас.

Энн быстро ответила:

— Он никогда этого не говорил.

— Возможно, это тоже моя вина, может быть, он тоже боится проявить свою любовь.

Энн высвободила руку из ладони свекрови и прижала к коленям. Она не могла вынести продолжения этого разговора о себе и Джоне. Она не знала почему, но избегала его, ощущая, что эту тайну, которая лежит глубоко в ее душе, лучше скрывать.

Леди Мелтон вдохнула и вернулась к первому вопросу:

— Так могу я вернуться в Галивер?

— Конечно!

— И когда я вернусь, мы с вами, Энн, будем друзьями до… до конца?

Это был вопрос, но Энн сказала просто:

— Спасибо.

В дверь постучали, и вошла сестра.

— Старшая сестра говорит, что ей попадет от доктора, если ваша посетительница задержится еще, леди Мелтон.

Энн бросила взгляд на часы: без четверти час.

— Мне пора идти.

— Я устала, — призналась леди Мелтон. — Но надеюсь, что через день или два доктор разрешит мне перебраться домой.

— Вам не нужно чего-нибудь еще?

— У меня есть все, — ответила леди Мелтон. — До свидания.

Энн встала и после некоторого колебания импульсивно наклонилась и поцеловала свекровь в щеку. Мгновение казалось, что старая женщина оттолкнет ее, но потом слабый румянец окрасил бледную кожу.

— Спасибо, дорогая, — сказала она.

Когда Энн отвернулась, она знала, что леди Мелтон был приятен ее порыв.

Возвращаясь в машине в Галивер, она вспоминала весь разговор, еще более пораженная сейчас, когда у нее была возможность все обдумать, чем во время разговора. Многие вещи стали понятными, разговор этот объяснил Энн так много, что она была слегка испугана. Внезапно ей показалось, что она слышит довольный смех отца и его шутливый вопрос:

— Разве я не говорил тебе, что все люди всего лишь люди, в какую бы шкуру ни рядились?

Уложив близнецов и пожелав им доброй ночи, Энн спустилась вниз. Парадная дверь была открыта в теплые летние сумерки, в озере отражалось темнеющее небо с первыми робкими звездочками. Из гостиной слышались голоса, но ее влекло полное молчание и покой в природе. Она подошла к двери и ощутила прохладу ночного бриза после жаркого дня. Ветер развевал нежный шифон ее платья, как будто хотел подхватить и унести из этого мира в таинственную неизвестность. Она ощущала в себе какую-то неудовлетворенность, словно чего-то ожидала, но чего, не знала сама. Может быть, это было просто предгрозовое состояние природы, а может, что-то личное, касающееся только ее жизни.