Сильвия Торп - Своенравная красавица

У Элисон засияли глаза. Она готова была бы согласиться, просто чтобы сделать ему приятное, но, честно сказать, сама обрадовалась. Оказывается, она уже привыкла полагаться на Черити, даже не осознавая это, пока Даррелл не заговорил.

— Я хочу этого больше всего, — с горячностью откликнулась Элисон, — но согласится ли ее дядя?

— Думаю, согласится. Буду откровенен с тобой. Он в курсе, что именно для этого мы пригласили Черити погостить у нас. Но я хотел, чтобы вы лучше познакомились друг с другом, прежде чем принимать какое-то решение. — Он умолк, так как Черити повернула лошадь и галопом приближалась к ним. Даррелл лукаво взглянул на жену. — Ничего не говори пока Черити. Она сегодня и так в совершенно сумасшедшем настроении.

Черити натянула поводья, ловко остановив лошадь рядом с ними. В глазах звезды, лицо разрумянилось — на мгновение она стала почти красавицей.

— Это было великолепно! — воскликнула девушка, наклонившись вперед, чтобы потрепать коня по лоснящейся шее. — Если бы я всегда могла скакать на таком! Но в нашей конюшне только одна-две лошади могут сравниться с твоими, а на них мне не разрешают ездить.

Даррелл улыбнулся ей:

— Нельзя ожидать, что твой дядя или Джонас позволят лихой девчонке скакать на своих лошадях. Они не такие безумцы, как я.

— Джонас? — Черити презрительно хмыкнула. — Его лошади больше напоминают запряженных в повозку волов! Уж лучше я буду ездить на своем старом пони, в ком послушания не меньше, чем лет.

— Черити, у тебя опять распустились волосы! — Элисон, всегда безукоризненно аккуратная, с осуждением смотрела на младшую подругу. — Неужели ты не можешь уложить их?

— Не могу, они слишком тяжелые, шпильки и ленты в них не держатся, — беззаботно ответила Черити, отбросив назад черные пряди. — Мне хотелось бы подстричь их и распустить по плечам, как носит Даррелл. — Она рассмеялась, так как Элисон, попавшись на удочку, выразила возмущенный протест, а затем продолжала свою жизнерадостную болтовню, поскольку ее мысли потекли по новому руслу: — Кажется, я не рассказывала вам о последней причуде Джонаса! Он приехал домой из Плимута на прошлой неделе с обстриженными кудрями, утверждая, что длинные локоны вокруг лица — это суета сует и козни дьявола. Бедная тетя горько расплакалась, увидев его.

— И было от чего! — В голосе Даррелла внезапно появилась жесткая нота. — Мистер Шенфилд хорошо поступил бы, если бы запретил своему сыну навещать дядюшек в Плимуте. Похоже, они сделают из него отвратительного пуританина.

— Очень может быть, что запретит, — весело ответила Черити. — Дядя был страшно рассержен и пригрозил, что сам поедет в Плимут повидаться с родственниками. Когда я уезжала из Маут-Хаус, Джонас пребывал в мрачности, а его мать все еще оплакивала утрату золотых кудрей. Ну, скажу я вам, это такая веселая семейка!

— Вот чего я не могу понять! — гневно бросил Даррелл. — Джонас вырос в традициях верности, его учили уважать церковь и короля. Что же тогда тянет его к этим фанатикам?

Черити, ехавшая теперь рядом, так как они повернули к дому, с озорным видом посмотрела на Даррелла.

— Желание заслужить одобрение своих дядюшек, — заметила она проницательно. — А кроме того, дух противоречия, свойственный его характеру. Ты, конечно, знаешь, Даррелл, что взгляды Джонаса всегда должны быть прямо противоположны твоим?

Даррелл нахмурился:

— Если ты права, тогда трудно придумать худшую причину для измены убеждениям, в которых его воспитали. Если бы искренняя потребность привела его к пуританству, он был бы мне неприятен, но, по крайней мере, я мог бы его уважать. Лицемерие может только навлечь на него презрение всех честных людей.

Когда пребывание Черити в доме подходило к концу, леди Конингтон поведала ей о предполагаемых планах относительно ее будущего. У девочки не нашлось слов, она опустилась на одно колено и припала губами к слабой руке госпожи. Этот жест, счастье и благодарность, светившиеся в глазах, были красноречивее любых изъяснений. Позднее, оказавшись наедине с Дарреллом, она сказала серьезно:

— Миледи объяснила мне, Даррелл, что это твоя мысль — взять меня сюда компаньонкой твоей жены. Мне не нужно говорить тебе, как я благодарна.

— Да и благодарить меня не нужно, малышка, — ответил он с нежностью. — Я счастлив знать, что могу позаботиться о благополучии своей сестренки.

— Ты не пожалеешь об этом, — сказала она тихо и неожиданно торжественно. — Если дядя согласится на мой переезд, то я всей жизнью докажу, что достойна вашего доверия.

Мистер Шенфилд согласился, с одной только оговоркой. «Черити, — сказал он, — еще слишком мала, чтобы взять на себя такую ответственность, но как только ей исполнится пятнадцать лет и если намерения миссис Конингтон не изменятся к тому времени, Черити может переехать жить в поместье. А пока что пусть бывает в Конингтоне сколько потребуется». Черити была разочарована, но благодарила судьбу, что разрешение все же получено. Она решила набраться терпения и доказать своим поведением в ближайший год, что все ее детские шалости остались в прошлом.

Бет и Сара отнеслись к предполагаемому отъезду Черити из Маут-Хаус равнодушно, а вот Джонас воспринял новость с любопытной смесью гнева, зависти и презрения. С Джонасом вообще становилось с каждым днем все труднее. Хотя его отец нанес обещанный визит в Плимут, вскоре стало очевидно, что это не возымело последствий. Его сын по-прежнему пользовался полной свободой, а ссора с братьями миссис Шенфилд длилась недолго. Летом то один из них, то оба вместе приезжали в Маут-Хаус. В этом не было ничего особенного — они бывали у Шенфилдов, сколько Черити себя помнила, — но теперь она заметила в купцах некую перемену.

Они всегда были серьезными людьми, скромно одевались и сторонились развлечений, но теперь их одежда стала подчеркнуто мрачной, волосы коротко подстрижены, а их разговор изобиловал библейскими текстами и цитатами из Священного Писания. Они неодобрительно хмурились на шелковые платья сестры и девочек, надетые в честь их приезда. А как-то раз старший брат, обнаружив, что три девчушки развлекаются танцами и пением, обрушился на них с суровой отповедью, доведя Бет и Сару до слез и вызвав в душе Черити яростное сопротивление. Такие, значит, пуритане, о которых рассказывал ей Даррелл! Они хотели казни Страффорда, они бросили вызов королю и осыпали бранью его возлюбленную королеву. Они презирают красивый величественный королевский двор и считают Уайтхолл средоточием расточительства и порока. Черити присматривалась к купцам, слушала их речи и поощряла Джонаса по-прежнему поверять ей свои мысли. И в душе ее росло отвращение, а вместе с ним страх, ибо эти люди и их единомышленники представляли собой угрозу мирной и счастливой жизни.