Сьюзан Ховач - Богатые — такие разные. Том 2

Думая о Мэллингхэме, я не могла не думать и о себе. Я понимала, что компромисса с Корнелиусом быть не может. Но даже если бы Корнелиуса и не было, разве смогла бы я вернуться к захватывающей мысли о создании второго состояния, которое позволило бы спасти Мэллингхэм от разрушительной силы изменившегося социального строя? Я умела делать деньги. Я уже давно доказала себе это. Но я доказала себе и то, что, жертвуя временем и способностями в погоне за деньгами, я мало видела своих детей, еще меньше этот вот самый Мэллингхэм и растеряла те идеалы, в которые начинала верить со всей страстностью своей матери. Меня привели в такой ужас обстоятельства смерти матери, и я потратила годы на то, чтобы расстаться с ее идеализмом, по, как и говорила Стиву, теперь я смотрела на се борьбу по-иному. Отделив то, за что она боролась, от риторики, очистив от эмоционального сексуального раскольничества, я поняла, что боролась она не столько за избирательное право, сколько за справедливость, за равенство перед законом, за принципы, которые отстаивал Перикл двадцать пять столетий назад, применяя их не к какому-то одному полу, а ко всему человечеству. Я не хотела всю оставшуюся жизнь бить поклоны перед алтарем Мамоны, а хотела работать во имя этих идеалов демократии. Не хотела постоянно жертвовать собой ради Мэллингхэма, а хотела состояться как личность, приносящая пользу другим. Наконец, я хотела, чтобы мои дети росли, не считая меня жаждущей денег незнакомкой, готовой продать свою душу за этот дом, а видя во мне спокойного, близкого человека, с непродажными идеалами, чью любовь не мог бы разрушить никакой цинизм.

Я думала о предсмертных словах Стива: «Мэллингхэм — это как банк, Дайана, он нереален, не воплощен во плоти и крови».

Стив знал истину.

Я слышала решительный голос Элана — голос Пола: «Погоня за деньгами ради самих денег нравственно недопустима, и идеологически отвратительна».

Пол вполне мог в свое время сказать то же самое, но, когда я его узнала, он слишком глубоко увяз в зыбучих песках своей морали, чтобы свободно бороться. Он утратил способность к борьбе с продажностью, и именно поэтому оставил меня в Мэллингхэме еще до рождения Элана. Но я не растерялась. Я была так же глубоко, как и он, втянута в гонку за состоянием и властью, но мне повезло в том, что удалось освободиться от этих зыбучих песков, совершенно так же, как ему повезло встретиться со мной. Потом он упустил этот шанс, и, в конце концов это его уничтожило. Но я смогла сохранить свой шанс и была готова им воспользоваться. Я так и поступила, и выжила.

Пусть Корнелиус держится за свое богатство и за власть! Пусть живет в окружении богов, выбранных им самим! Но перед тем как наши пути навсегда разойдутся, я покажу ему, что против меня он бессилен, и что ни за какие богатства на свете ему не купить мести, о которой он мечтал.

Я должна была победить. Теперь я это знала. Я была на пути к победе, и ничто не могло повернуть меня вспять.

Это понимание меня преобразило, и, встречая рассвет над Мэллингхэмским озером, я с наслаждением разработала план своей великой победы над Корнелиусом.

Пожар, разумеется, будет выглядеть как несчастный случай. Я вовсе не хотела навлечь на себя обвинение в поджоге с целью уничтожения дома, который юридически мне не принадлежал. Однако Корнелиус поймет, что пожар не был случайным. В этом-то и был гвоздь всего плана. Он поймет это, но никогда не сможет доказать, и всю оставшуюся жизнь будет сознавать, что, хотя и является владельцем нескольких акров пепелища в Норфолке, но так и не получил, и никогда не получит пи одной частички меня.

Не помню, когда я подумала о радиоприемнике Элана, с его поврежденным проводом. Должно быть, эта мысль пришла мне в голову в какой-то момент за завтраком, потому что, когда я покончила с кофе, есть я ничего не могла, — то пошла в его комнату, где на столе стоял приемник. В свернутый провод была вложена записка: «Мама, не забудь, пожалуйста!»

Но я забыла. Все выглядело так, как будто я знала, что воспользуюсь приемником, но, разумеется, знать этого не могла.

Я воткнула провод в розетку и стала ждать. Через десять минут я почувствовала запах гари, когда начал тлеть шнур. Тут же выключив приемник, я выдернула вилку, уничтожила записку Элана и унесла приемник в свою гостиную на втором этаже.

Потом я сошла вниз, чтобы переговорить с Нэнни и миссис Окс.

— Будет лучше, если вы увезете Джорджа на Запад, ведь немцы уже почти вышли па французский берег, сказала я Нэнни. — Лэди Гэрриет давно предлагала мне поселиться в ее коттедже в Кройд Бич, и я сейчас позвоню ей, чтобы убедиться в том, что он свободен. Думаю, что вы сможете быстро собраться, не так ли? Я довезу вас до Нориджа и посажу на лондонский поезд…

Что же до миссис Окс, то я мягко сказала ей:

— Я решила запереть па время Мэллингхэм и отослать Джорджа с Нэнни в Девон. Не огорчит ли вас и мистера Окса, если придется уехать в этом году к Мэри немного раньше, чем обычно? Вечером я могу отвезти вас к ярмутскому поезду.

К счастью, все горничные и служанки были местными, и я просто выдала им зарплату за месяц и обещала выплачивать ее ежемесячно, пока дом будет закрыт. В то время повар был уволен, а нового еще не было, и поэтому больше мне беспокоиться было не о ком.

Потом я поговорила с Джорджем.

— Джорджи, тебе будет хорошо на море. Я не смогу сразу поехать с тобой и приеду к вам с Нэнни позднее.

— Можно мне взять с собой мои книжки?

— Да, конечно, дорогой.

— И леденцы в дорогу?

— Разумеется, и леденцы.

Джордж был удовлетворен. Я поцеловала его темные волосы и попрощалась с ним перед тем, как в двенадцать с минутами поезд отошел от нориджской станции.

К вечеру я была в Мэллингхэме уже одна.

Я принялась упаковывать вещи, необходимые мне для предстоявшего визита в Лондон. Я подумала, что будет лучше, если я выкажу готовность встретиться с Корнелиусом, хотя и не собиралась появляться в отеле «Линкольн». Потом это могло оказаться полезным при возможном следствии в связи с пожаром. Я решила, что остановлюсь в доме Гэрриет, пожалуюсь на нездоровье, а в последний момент отменю встречу. Позднее, когда Корнелиус объявит, что его терпение иссякло, я напишу ему записку о том, что по-прежнему думаю о его предложении, он бросится в Мэллингхэм и не найдет там ничего, кроме пепла. Дом стоял на отшибе, вдали от деревни. Кто-то, вероятно, увидел бы пожар, но на расстоянии не мог бы определить, откуда он начался, и у меня было бы полное алиби.

Я хотела упаковать все мои фотографии, но поняла, что это было бы неосторожно. Если бы следователи увидели, что я увезла все самое ценное, они, естественно, заподозрили бы меня. Я положила в чемодан только свои любимые фотографии Пола и Стива.