Памела Джонсон - Кристина

— Я всегда считал, Кристина, что тебе не подходит этот размазня. Еще успеешь этим заняться. Лучше изучай свою стенографию.

Однако мои мысли были заняты неизвестным партнером: моя фантазия до того разыгралась, что, если бы танцы вдруг состоялись в Букингемском дворце, а Кейт оказался принцем Уэльским, действительность едва ли превзошла бы мои ожидания. Я решила на сей раз затмить заурядную миловидность Айрис благородством своей осанки и загадочностью. (Я никогда раньше не считала себя загадочной натурой, и эта мысль очень понравилась мне.) Отец согласился дать деньги на новое платье, и я купила совершенно простое розовое, решив для пущего эффекта не надевать к нему никаких украшений. Из прочитанных романов я помнила, как нередко главная героиня обдуманной простотой своего туалета затмевала усыпанных бриллиантами графинь и рядом с ней они казались одетыми безвкусно и вульгарно.

Вестей от Айрис не было, кроме записочки, брошенной в почтовый ящик, в которой она просила быть у нее в субботу в семь часов — молодые люди заедут за нами на такси. В постскриптуме она добавила: «Между прочим, Виктор сказал, что Кейт по-настоящему красив, не очень высок, но просто божествен».

В этот решающий вечер я величественно спустилась вниз, терзаемая однако тревожными предчувствиями.

— Мне кажется, ты пробыла у себя в комнате не менее двух часов, — заметил отец.

Эмили окинула меня взглядом и сказала:

— Не понимаю, почему тебе хочется выглядеть такой простушкой? Где твои хрустальные серьги?

— Драгоценностей в этом году не носят, — ответила я, и мне страстно захотелось, чтобы отец и Эмили наконец заметили, как отсутствие их выгодно оттеняет мою внешность.

Эмили медленно обошла вокруг меня, словно я была музейным экспонатом.

— Мне кажется, ты похожа на дитя благотворительности. Не правда ли, Горас?

— Что мы с тобой понимаем в причудах нынешней моды? Цвет ей, однако, к лицу.

Итак, моя внешность не произвела на них ожидаемого впечатления.

— Мне все же кажется, что хрустальные серьги или серебряная брошь…

Уверенность моя была поколеблена, однако я не сдавалась.

— Не возвращайся слишком поздно, — сказал отец, не уточняя, что он считает поздним временем. — Должен, однако, сказать, что розовый цвет тебе к лицу.

— Надеюсь, ты не собираешься идти к Айрис в этих туфлях? — сказала Эмили.

— Я не намерена таскать с собой эту ужасную сумку для туфель, — ответила я.

— На дворе почти штормовой ветер, — заметил отец. — Но делай, как знаешь.

Был мартовский вечер, то неистово лунный, то облачный, и такой ветреный, что казалось, все находилось в движении и даже далекие неровные очертания парка Коммон напоминали палубу попавшего в шторм корабля. Я повязала голову шарфом, но все равно боялась, что приду с испорченной прической. Ветер с остервенением ринулся мне навстречу, когда я пересекла Норт-Сайд и свернула на Уинчестер-Гарденс, где жила Айрис. Я надеялась, что приду достаточно рано, чтобы успеть привести себя в порядок до приезда молодых людей. В присутствии моей подруги я не могла позволить себе ни малейшего физического изъяна, даже растрепанных ветром волос.

Она сама открыла мне дверь, как всегда расфранченная, и тут же заставила меня с упавшим сердцем окончательно убедиться, что моя обдуманная простота, на которую я возлагала такие надежды, оказалась ошибкой. У меня было такое чувство, будто я явилась к ней в ночной сорочке.

— О, какой миленький-премиленький цвет! — воскликнула Айрис и, словно девочка, захлопала в ладоши; однако она окинула меня оценивающим взглядом взрослой женщины. — Ты выглядишь такой невинной, милочка. Как жаль, что мама тебя не увидит, она у тети Ады. Пойдем в спальню и приведем себя в порядок. Мальчики должны приехать с минуты на минуту.

С последней слабой вспышкой надежды посмотрела я на себя в зеркало и увидела за собой тесный уют комнаты Айрис, еще больше подчеркивавший мою злосчастную наготу: украшенный рюшами туалетный столик, бледную куклу в пыльном кринолине, пышные складки которого прикрывали ящичек для ночной сорочки, слонов из мыльного камня, один другого меньше, выстроившихся в ряд на каминной доске.

— Ты похожа на пуританскую девственницу, дорогая, — сказала Айрис и добавила после паузы: — Но почему?

Ответить на этот вопрос было трудно, и я промолчала.

Айрис надушилась за ушами и опрыскала духами подол своего платья.

— Мама считает, что мне необходимо выбрать сценическое имя. Айрис подходит, но Олбрайт никуда не годится. Ей нравится Айрис Лавальер, но мне это кажется слишком вычурным. Мне нравится Айрис Ла Хэй.

Я сказала, что мне не нравится ни то, ни другое.

— Ты достаточно хороша собой, — заметила я, — чтобы поразить людей каким-нибудь совершенно простым именем. Например, Айрис. Грин, или Грэй, или даже Джонс.

— Как ты можешь так говорить! Ты же знаешь, что я просто уродливая лошадь. Не спорь, я знаю, что я лошадь.

Мы мешали друг другу, стараясь каждая захватить побольше зеркала, и все это время Айрис, не умолкая, болтала каким-то чересчур громким возбужденным голосом. Мне вдруг показалось, что ей отчего-то не по себе.

— Что случилось? — спросила я.

Она опустила щетку, которой приглаживала волосы, и посмотрела на меня.

— Случилось?

— Да, случилось.

— Ничего. А что может случиться? — Мне показалось, что что-то неладно.

— Не будь глупышкой, — сказала Айрис. Она обняла меня, и в глазах ее появилось привычное кокетство.

— Ну скажи, что я похожа на лошадь. — И она так тесно прижалась ко мне, что я слышала, как бьется ее сердце. — Милочка, ты же знаешь, что я обожаю тебя. Ты знаешь, что Айрис тебя не подведет.

Моя тревога возрастала.

— Что-то случилось, я знаю.

— Нет, дорогая, ничего не случилось, потому что у тебя такой славный характер и нет человека добрее тебя, но понимаешь, оказывается, Кейт…

В это время в прихожей раздался звонок.

— Вот и они!

— Что Кейт?

Айрис метнулась в сторону — облако бледно-голубого тюля и аромата фиалок. Зазвенели браслеты. Щеки Айрис порозовели, словно в стакан с чистой водой опустили кисточку с пунцовой краской — сначала пятно, а потом нежный ровный румянец.

— Что Кейт? — уже крикнула я.

Но, оттолкнув меня, Айрис бросилась в переднюю и открыла дверь. Она приветствовала молодых людей невнятным щебетом, в котором, казалось, слова были и их не было. Я вышла вслед за нею. От сильного порыва ночного ветра, ворвавшегося в открытую дверь, волосы у нас разметались по лбу, а наши юбки, одна розовая, другая голубая, плотно прилипли к коленям.

— Это Виктор, — объявила Айрис бесшабашно веселым тоном, избегая смотреть на меня.