Элизабет Чедвик - Наследница Магдалины

Брижит знала, что Жеральда отвечает за свои слова, ибо ее родной брат Амьери был самым доблестным воином Юга. И тем не менее отблески факелов покрыли лицо Жеральды тенями, на краткий миг превратив добродушную улыбку в оскал мертвого черепа. Зарыдав, Брижит направилась к небольшому навесу близ главных ворот, который она и ее телохранители заранее для себя присмотрели. Когда они вместе с Жеральдой проходили мимо колодца, мрачные предчувствия только усилились. В одну секунду жуткое видение предстало пред мысленным взором Брижит во всей омерзительной ясности. Нет, ей меньше всего сейчас хотелось бы видеть гибель Жеральды, и она постаралась наглухо закрыть двери своего внутреннего чутья. Чтоб хоть как-то отвлечься, Брижит спросила о свадьбе.

— Да я еще знала Рауля, когда он был вот такой маленький, — затараторила Жеральда. — Голубые глазки и такие роскошные волосы. В роду у Монваланов есть примесь северной крови. И время от времени она дает о себе знать! А знаешь, ведь он мой крестник, точнее был, пока я была католичкой. Их с Клер помолвили, когда они еще были детьми. Но мне кажется, они без ума друг от друга. А ты как считаешь?

Брижит пролепетала что-то в знак согласия. Закрытые двери ее души отразили отблеск золотой молодости Рауля де Монвалана и потрясающую красоту его невесты. Когда Брижит забралась под одеяло, даже свежие прохладные простыни не могли остудить лихорадочного жара, охватившего ее тело. Пока Жеральда продолжала весело болтать, девушка наблюдала за тем, как Луна поднялась над стенами замка, осветив небеса серебристым мерцанием. В ее сиянии она видела мужчину и женщину. Свет и Тьму, и Вечное Всепожирающее Пламя.

Клер знобило. Она обвела взглядом опочивальню, где ей предстояло провести первую брачную ночь. Покои поражали своим великолепием. Покрытые золотым шитьем гобелены алых и ярко-голубых тонов украшали стены. Там, где гобеленов не было, виднелись фрески с пасторальными сценами мирной сельской жизни. Но более всего в глаза бросалась огромная ореховая кровать — настоящий помост для ритуалов соития, рождения и смерти. И надо сказать, кровать была великолепно приспособлена к любому из этих назначений. От балдахина спускались ало-голубые завесы, украшенные вышивкой на сюжет о Принцессе и Единороге. Взгляд Клер привлек темно-синий прозрачный шелк, покрытый серебряными звездочками. Служанки отдернули завесу, и Клер увидела белоснежные простыни, ожидавшие того, чтобы она расписалась на них своей девственной кровью. Если б ноги ее слушались, она бы убежала сейчас отсюда куда глаза глядят. Горничная поставила на камин кувшин с вином и поднос с благовониями. Беатрис, мать Рауля, подвела Клер поближе к огню и попросила стать на козлиную шкуру, пока подневестницы ее раздевали.

— Я так счастлива. — Беатрис с нежностью поцеловала девушку. — Если бы ты знала, как я горжусь тем, что теперь смогу называть тебя дочкой. — Клер обняла ее в ответ, и ей стало не по себе. Конечно же, ей нравилась Беатрис, но она никогда бы не смогла заменить ей настоящей матери Алианор, которая завтра должна покинуть замок. Теперь Клер предстояло держаться за новую семью, но она была в ужасе, словно ее бросили в бурные воды и никто не спешил к ней на помощь. Мысли о Рауле заставили девушку плотнее сомкнуть губы. Что они скажут друг другу? И будут ли они вообще говорить?

Служанки хихикали, посыпая постель заговоренными травами. Клер прекрасно все понимала. За несколько недель до свадьбы Алианор отозвала ее в сторону и объяснила ей все о радостях и обязанностях супружеской жизни. Кроме того, ей часто приходилось видеть, как совокупляются животные в полях и во дворах домов. Как-то раз на конюшне она застала кравчего со спущенными портками, собиравшегося овладеть кухаркой. Так что обезумевшие от страсти мужчины мало чем отличались от собак или быков. Мама уверяла ее, что заниматься любовью всегда в радость, но Клер понять не могла, почему. К тому же если на простынях к утру должно красоваться кровавое пятно, то это еще наверняка и больно. С ее волос сняли венок из золотых цветов, удерживавший прозрачную вуаль, и мать в последний раз причесала ее.

— Дитя мое, ты так прекрасна, — задумчиво промолвила Алианор. — Я так тобой горжусь. Как жаль, что отец твой не дожил до дня этой свадьбы.

Комок сдавил горло Клер. Обычно она вспоминала о своем умершем пять лет тому назад отце с теплотою и признательностью, но сегодня, кроме собственного страха, она ничего не испытывала. Она послушно поднимала и опускала руки, глядя на то, как падают на пол ее одеяния, пока не осталась совсем обнаженной. Вблизи камина было не так холодно, но кожа ее уже успела покрыться мелкими пупырышками, а венчавшие ее грудь соски затвердели и слегка приподнялись. Где-то вдалеке тихо играл дуэт музыкантов. Лютня и арфа. Холодный шелк скользнул по плечам, когда ее облачали в просторную ночную рубаху, и пряди блестящих распущенных волос упали вниз. Зубы Клер стучали, а тело онемело от страха. Ей что-то говорили, но сердце так бешено билось, что она уже ничего не слышала. А затем двери в опочивальню распахнулись. Словно попавший в западню зверь, она взирала на то, как в покои ввалилась сопровождавшая жениха шумная компания. Среди них был и Рауль, облаченный в зеленую, отороченную мехом мантию, одетую прямо на голое тело. Было слишком много шума, смеха и непристойных жестов. Подняв глаза, Клер увидела, как зарделись щеки ее жениха. Его улыбка, немного нервная и вымученная, мало чем отличалась от ее собственной. Их взгляды встретились, и он сделал ей еле заметный успокаивающий жест. Клер было собралась ему ответить, но тут мужество окончательно покинуло ее и она опустила взор.

Беатрис подала ей чашу горячего вина.

— Пей и ни о чем не думай, — прошептала она, погладив ее по головке. Клер машинально пригубила чашу. Язык ощутил тонкий привкус пряностей и горячего красного винограда. В то же мгновение Рауль оказался рядом. Взяв чашу из ее рук, он пригубил ее в том же месте, что и она, легко обняв невесту за талию. Раздались ободряющие возгласы молодых повес. Лицо Клер горело. Казалось, рука Рауля прожигает тонкий шелк. Он повернул ее лицом к собравшимся. К ним уже протискивался преподобный Ото, дабы сделать новобрачным отпущение грехов, освобождавшее их от мук совести. Оно должно было освятить их брачную постель и пойти во благо будущего плода совместной любви.

Ото был пьян. Его скользкие черные глазки были залиты вином.

— Ну-ну, — промямлил он, наклоняясь к Клер. — Еще мгновение назад ты казалась тугим бутоном, а сейчас уже стала расцветшей розой, готовой к тому, чтобы быть сорванной надлежащим образом.