Элизабет Чедвик - Наследница Магдалины

Он громко высморкался.

Ярость, смешанная со стыдом, вскипела в груди Клер. Непристойные жесты молодых, это еще куда ни шло, все-таки старая свадебная традиция. В день бракосочетания принято было издеваться над женихом и невестой. Но когда подобное слышишь от священника с порочным и испитым лицом!.. Рауль хотел ударить вконец обнаглевшего попа, но мать вовремя успела схватить его за руку.

— По-моему, вас призвали сюда лишь для того, чтобы благословить и отпустить грехи, преподобный, — процедил сквозь зубы густо покрасневший Беренже де Монвалан.

На фоне нависшей над покоями внезапной тишины стали отчетливо слышны звуки приглушенной музыки. Арфа и лютня. Священник постарался взять себя в руки, но на ногах он стоял нетвердо и чуть было не упал на одного из гостей.

— Никакого чувства юмора, — пробормотал он, стараясь держать голову прямо. — Шуток не понимают. — Выпятив нижнюю губу, словно капризный ребенок, Ото подошел к кровати и забормотал очищающие молитвы.

Речь его была несвязна, а знание латыни оставляло желать лучшего. Щедро разбрызгав по углам святую воду, он призвал Клер и Рауля целовать распятие. Клер тошнило: от преподобного разило потом, как от старого козла. Она бы не удивилась, если бы обнаружила под этой сутаной дьявольский хвост и копыта. Девушка не смогла заставить себя коснуться губами креста и поцеловала воздух в непосредственной близости от холодного металла. Рауль сделал то же самое, его лицо по-прежнему было багровым от гнева. Золотая фибула плаща посверкивала по мере того, как прерывисто вздымалась и опускалась его грудь. Отец Ото заикал. Засим последовала бурная отрыжка.

— Ну что ж, за работу парень, — негодяй издал довольно пошлый смешок. — И чтоб утром все видели обагренную девственной кровью простыню, — звериный хрип прервал поток пьяного красноречия, когда Рауль вцепился в его жирную глотку.

— Жаль, что ты не доживешь до утра, чтобы воочию убедиться в этом, — прошипел жених, крепче сжимая пальцы. Лицо Ото приобрело пугающе синюшный оттенок, в горле что-то омерзительно забулькало, а на лбу вздулись вены.

Через мгновение в конфликт нехотя вмешался Беренже, попытавшийся разжать руки сына.

— Отпусти его, Рауль, ты же не хочешь омрачить свою свадьбу убийством.

— Неужели? — яростно воскликнул Рауль, ослабив хватку.

Сжав кулаки, он смотрел на толстяка в рясе, без чувств упавшего к его ногам. Беренже нетерпеливо щелкнул пальцами в сторону двух зазевавшихся слуг:

— Отнесите отца Ото во двор, пусть как следует протрезвится. И, пожалуйста, положите его поближе к навозной куче. Он это сегодня вполне заслужил.

— Будет сделано, господин. С мрачным удовлетворением на лице слуги потащили жирное тело прочь из опочивальни, то и дело норовя стукнуть преподобного головой о стену.

Беренже поспешил извиниться перед присутствующими. Он все еще был вне себя от негодования.

— Думаю, давно пора оставить молодых в покое, — проворчал он, с необыкновенной нежностью облобызав Рауля и Клер. — Вы не должны были позволять ему испортить столь великолепный вечер.

— Само собой, папа, — на лице жениха заиграла вымученная улыбка.

Клер задрожала!.. Казалось, все внутри у нее похолодело. Гости по очереди пожелали им всего хорошего и вышли из опочивальни. Рауль отправился к музыкантам, все еще игравшим в зале, и, одарив их пригоршней серебра, отпустил домой. Последовавшая затем тишина ужаснула Клер. Она вновь выпила теперь уже остывшее вино. Стараясь держать себя в руках, девушка подошла к кувшину, оставленному на камине, и, выплеснув опивки в огонь, наполнила чашу заново. Тишину разорвало шипение испаряющихся брызг. Словно завороженная, Клер уставилась на танцующие языки пламени. Испарина покрыла ее лоб, и вино горячим огнем разлилось по жилам. Ноги уже не слушались.

Рауль вернулся, закрыв дверь на засов, и сильно испугался, увидев ее стоящей столь близко к огню. Он поспешил оттащить ее прочь, крикнув: «Смотри, как бы твоя рубаха не загорелась». Клер странно посмотрела на него, прижав ладони к внезапно закружившейся голове.

— Клер? — он обнял ее за плечи, взволновано посмотрев ей в глаза.

— Прости, — рука ее опустилась. — Просто был такой долгий день, вот и все.

Лицо Рауля исказила брезгливая гримаса:

— Клянусь, я бы ничуть не пожалел, если б удушил преподобного Ото.

Усталость и напряжение в теле Клер стали куда ощутимей. Ей стало трудно глотать. Девушка подавила всхлип, но плечи ее затряслись и, не в силах более сдерживаться, она разрыдалась.

— Клер, не надо — не могу смотреть, как ты плачешь, — промолвил Рауль, хотя сам сейчас готов был сделать то же самое. Он прижал ее крепче к себе, успокаивая ее своим крепким и горячим телом. Клер уткнулась лицом в его плащ, пытаясь заглушить рыдания.

— Когда я сейчас смотрела в огонь, меня охватил внезапный ужас, — прошептала она, чувствуя биение его сердца. — Как будто весь мир был одним сплошным кошмаром, а я ничего не могла сделать. Меня мучили ночные кошмары о пожарах, когда я была еще совсем маленькой девочкой. Как-то раз к нам в замок пришел священник и прочитал нам проповедь об адском пламени, ожидавшем всех еретиков… Мама рассказывала, что потом несколько месяцев я вскрикивала по ночам.

— Ох уж эти попы, — прорычал Рауль, — наверняка их полным-полно в аду! — Он коснулся губами ее пропахших травами волос, слегка скользнув по горящему виску. Взяв ее лицо в ладони, словно драгоценный кубок, он поцеловал соленую щеку, уголок рта и, наконец, ее бархатные губы. — О господи, как же ты прекрасна!

Глаза его сверкали, дыхание стало частым. Клер чувствовала, что сейчас он уже готов был ее поглотить. Угрюмый тусклый огонь желанья в его очах пугал девушку, но одновременно она ощутила совершенно новое для нее странное волнение. Она чувствовала, как ноют ее груди и чрево. Пробормотав нечто невразумительное, он стал дрожащей рукой шарить по ее телу, одновременно продолжая нежно и неторопливо целовать, дюйм за дюймом исследуя ее веки, щеки и подбородок. Он покусывал ее лебединую шею, впился в пульсирующую жилку под ухом. Клер вздрогнула и отстранилась. Украдкой он развязал пояс на ее рубахе, и вот уже его руки скользнули по обнаженной коже, прижимая к себе ее горячие бедра. У Клер дыхание перехватило. Всплеск его мужской силы жег ей живот каленым железом. Она поспешила высвободиться из его объятий, но он еще крепче прижал ее к себе. Одна рука обнимала ягодицы, другая успокаивающе ласкала волосы и девичью спину.

— Да успокойся ты, — умолял он, — я ведь и сам боюсь.

После этих слов напряжение в ее теле слегка ослабло. Стараясь дышать ровнее, она уставилась на него широко открытыми глазами.