Виктория Джоунс - Странное наследство

Берни Дуглас снова стоял перед подвесным мостом. И снова мост раскачивался над пропастью. Почти истлевшие веревки еле удерживали дощечки, привязанные к толстым прожилинам. Приходилось ступать очень осторожно, пробуя ногой каждую плашку, проверяя крепость каждого веревочного узла. Берни шагал скользящим индейским шагом, с опаской продвигая вперед ступню за ступней…

На другой стороне моста его ожидали Оливия с мальчиком на руках, Рони Уолкотт и высокий пожилой мужчина с седыми волосами на висках. Все они с напряженным вниманием следили за каждым шагом молодого человека, за каждым его еле заметным движением.

Мальчик на руках у Оливии весело смеется и шаловливо грозит Берни Дугласу крохотным пальчиком. У малыша ярко-синие глаза и светлые вьющиеся волосы. Берни не может отвести взгляда от прелестного очаровательного мальчугана и внезапно оступается…

На лицах наблюдающих за ним Рони, Оливии и незнакомого пожилого джентльмена отражается испуг. Они со страхом наблюдают, как его ноги проваливаются в дыру, и Берни Дуглас повисает на руках над пропастью.

— Не смотри, не смотри вниз, Берни Дуглас! Берни, дорогой, не смотри вниз! — в тревоге предупреждает его Оливия…

Но Берни Дуглас все-таки смотрит вниз. Там, по колено в мутной воде, стоит Хелен и протягивает вверх руки. Она стонет и взывает к нему:

— Берни, мальчик мой, не бросай меня одну! Прошу тебя, не бросай меня! Не бросай, Берни!

— Я не хочу к тебе, Хелен! — Берни ложится грудью на дощатый настил, подтягивается, с огромным трудом вползает на мост и какое-то время лежит, отдыхая и набираясь сил. — Хелен, прости меня! Прости, если в чем-то виновен перед тобой! Но ты — смерть! Уходи! Не дотрагивайся до меня! Твое место давно в могиле, а меня дома ждут молодая жена и крохотный сынишка! Они тоскуют! Они пропадут без меня, Хелен! И все же прости меня, Хелен!

— А что же ты оставляешь мне, Берни?! Зачем вы все бросаете меня?! Не бросай меня одну, Берни! Мне больно от одиночества! Что я буду делать, Берни, если рожу твоего сына?! Берни!

Руки Хелен медленно вытягиваются, достают до дощатого настила, пытаются развязать замысловатые веревочные узлы и разбросать высвобожденные деревянные плашки…

Берни с надеждой и мольбой смотрит на Рони и Оливию:

— Помогите мне! Помогите! — пытается кричать он, собравшись с последними силами. — Оливия, малышка моя, прогони Хелен! Я не хочу к ней! Ливи, кроха моя любимая, помоги мне! — но звуков голоса его не слышно. Оливия не слышит его! Не понимает, чего он хочет от нее!..

Хелен злорадно хохочет и, схватив Берни за ноги, изо всех сил тянет к себе большими, как лопаты, костлявыми, холодными руками. Опять и опять он срывается вниз, повисает над черной бездной, засасывающей его в свои глубины небытия… Цепляется слабеющими пальцами за веревки, приникает грудью к дощечкам, источенным червями и истлевшим от времени… Главное, удержаться над бездной, не сорваться в мутный водоворот времени, где ожидает и куда заманивает и затягивает его смерть по имени Хелен.

И он опять и опять пытается взывать, теряя последнюю надежду:

— Господь Милосердный, почему, почему ты давал мне силу и голос, когда я бранился на Оливию, но она совершенно не заслуживала моей брани?! Господи, помоги мне снова обрести голос не для бранных слов и остервенелых проклятий, а для того, чтобы выговорить самые нежные, самые трогательные, самые желанные слова любви!..

И, наконец, о, счастье! Неужели, неужели?! Мальчик, тот самый, которого держит на руках Оливия, вырывается из ее рук и бежит, бежит по шаткому мосту к Берни! Он протягивает руки, смеется и что-то ликующим голосом кричит, обращаясь к отцу. И Берни Дуглас, сильный и мужественный человек, хватается обеими руками за эти крохотные слабые пальчики, держится за них, словно за единственную возможность спасения…

В груди что-то лопается, гулом отдаваясь в ушах. Точно снеговая лавина сорвалась с горных круч и стремительно катится вниз, вниз, вниз! Не снижая скорости, пролетает, проскакивает самую низшую точку! С разгона несется без остановки по склону вверх! Выше, выше, выше! Рвется в небо по узкому снопу солнечных лучей, прорвавших пуховой слой дождевых облаков!

— Ливи! Любимая моя! — кричит Берни Дуглас в полный голос. И призыв его множит звонкое горное эхо.

Горячая шершавая ладошка ложится ему на лоб, бережно проводит по волосам ото лба к затылку.

— Берни, дорогой мой, единственный! Я здесь, я рядом с тобой!

— Кто ты?! — больной сердито насупил свои густые черные брови. Слегка приоткрыв глаза, он обводит комнату бессмысленным взглядом замутненных болезнью глаз. — Кто ты? — строго и сурово переспрашивает он, пытаясь приподнять голову от мягкой и жаркой пуховой подушки. И мелодичный, низкий женский голос совсем рядом звучит в ответ, отдаваясь в суровом сердце мустангера приливом нежности и любви:

— Оливия! Твоя Ливи рядом с тобой, Берни Дуглас! Я здесь, любимый мой! — и тут же этот ликующий голос сообщает кому-то с чувством огромной радости: — Папа! Папочка! Он, наконец, пришел в себя, мой Берни Дуглас! Слышишь, папочка!

Больной с трудом открывает глаза и тут же зажмуривается, ослепленный лучами яркого дневного солнца.

— Задернуть занавеску?! — спрашивает тот же нежный голос и повторяет: — Берни, дорогой, задернуть штору на окне, чтобы солнце не слепило?

Он пытается согласно кивнуть головой, но кивок не получается. Однако его жест понят женщиной, сидящей возле кровати на табуретке, и понят правильно:

— Рони, дорогой, пожалуйста, задерни занавеску. Солнце сегодня слишком яркое… Теперь можно снова открыть глаза Берни! Смелее! Смелее! Вот так, дорогой мой! Молодец! Посмотри скорее на меня, любимый!

Берни Дуглас понимает, что наконец-то пришел в себя. Но душа его все еще далеко от этой просторной жаркой комнаты со светлыми деревянными панелями на стенах…

Откуда-то сбоку в раскрытое окно, завешенное шелковой шторой салатного цвета, заглядывает послеполуденное солнце, высвечивая каждый уголок. Возле двери, прислонясь к косяку спиной и сложив руки на груди, с бесстрастным выражением лица стоит индеец, выжидающе уставившись больному в глаза.

— Рони?! — удивленно и почему-то восторженно узнает Берни Дуглас. — Рони Уолкотт, укротитель мустангов!

Рядом с индейцем в дверном проеме застыла в напряженной позе юная мулатка с полным кувшином в руке. Сквозь прозрачное стекло кувшина видно, как пузырится и слегка покачивается золотистая жидкость — прохладный лимонад. Берни с недоумением рассматривает мулатку, потом переводит осмысленный, вопрошающий взгляд на сидящую женщину.

— Это мисс Роззи! — говорит женщина, повернувшись к мулатке.