Патриция Поттер - Беспощадный

Страх растаял, уступив место желанию, мучительной потребности узнать, что последует за этим. Боль наступила настолько внезапно, что она не сумела сдержать вопль.

— Господи! — вырвалось у него, и он замер в нерешительности.

Но несмотря на боль, желание не покинуло ее, а все росло и крепло.

— Не останавливайся, — прошептала она. Но он не послушался, терзаемый сомнением.

— Прошу тебя, — взмолилась она.

Что бы там ни было, она жаждала продолжения. Он снова начал двигаться, даже медленнее, чем прежде, и его губы осыпали ее лицо быстрыми ласками. А потом боль пошла на убыль, вытесненная потоком восхитительнейших ощущений.

— О Рейф, — прошептала она, потрясенная тем, что с ней происходит.

Ее тело вдруг начало двигаться, подчиняясь ритму его движений. Потом она перестала думать и могла только чувствовать. Чувствовать, чувствовать и чувствовать. И стремиться отдать. Ей хотелось отдать ему радость, и счастье, и умение забывать. Ей хотелось превратить все плохое в нечто удивительное.

Внезапно внутри нее произошел бурный взрыв. Тело сотряслось от удовольствия, которое не кончалось, а все нарастало, пока ей не показалось, еще секунда — и она больше не выдержит. Шей закрыла глаза, пораженная свершившимся чудом, и ощутила, как его тело расслабилось и он опустился на нее, удовлетворенно вздохнув.

Через несколько секунд он пошевелился, переложив ее на бок так, чтобы больше не давить своим весом. Его рука коснулась ее щеки с такой нежностью, что ей показалось, она может в эту секунду умереть от счастья.

— Я… — он замолчал, слова давались ему явно с огромным трудом, в них сквозило сожаление. — Я не знал… что ты была девственна.

Она не нуждалась в подобном извинении. Часть радости исчезла. Конечно, он не думал, что она девственница, раз она так отвечала на его ласки, или, возможно, из-за того, что она дочь Рэндалла. Но его признание отозвалось болью. Шей чувствовала, как краснеет от унижения. Но тут Рейф вновь коснулся ее щеки.

— Не надо, — сказал он. — Просто я никогда… я никогда раньше не был с девственницей, — неловко договорил он. — Проклятье! — добавил он. — Этого не должно было случиться.

— Есть много такого, чего не должно было случиться, — медленно произнесла она, — но мне кажется, к нам это не относится.

Он отодвинулся, нарушив единение их тел, но взял ее за руку и крепко сжал пальцы. Глаза его были закрыты, словно он хотел вычеркнуть из памяти все случившееся.

Минуты ей показались часами, а потом, так и не открыв глаз, он хрипло произнес:

— Это ничего не меняет.

Все прошлое унижение Шей не шло ни в какое сравнение с теперешним.

— Ты думаешь?..

Она не смогла закончить предложение. Не смогла найти слов. Ей была невыносима мысль, что он решил, будто она продается ради спасения отца или самой себя.

— Наверное, тебе просто стало любопытно, каково это быть с мужчиной, который десять лет пробыл в клетке? Господи, я даже не мог предположить…

Голос полный горечи осекся, и она поняла, что он винит себя за все случившееся, и эта вина заставляет его обрушиваться на нее.

— О Рейф, — прошептала она, — неужели ты не понимаешь, что я сама хотела?.. И если после всего я стала… шлюхой… значит, так тому и быть.

Он погрузился в такое долгое молчание, что она даже засомневалась, слышал ли он ее слова.

— Почему? — спросил он. — Почему?

Она поняла, что он имел в виду: почему она захотела его — осужденного преступника. Ее рука легла ему на грудь.

— Не знаю, — солгала она.

— Я не верю в дары. Последним подарком, полученным мною, были кандалы. Сержант, который сопровождал меня в тюрьму, сказал, что это мне подарок от армии.

Он замолчал, и она поняла, что он вновь переживает ту минуту. Шей было очень больно за него.

— А что твои родные? — спросила она.

До сих пор он ни разу не упомянул о своей семье.

— Убиты команчами, когда я был ребенком, — ответил он бесстрастным голосом, который, как она теперь знала, скрывал кипение чувств.

— А ты? — продолжала расспрашивать она.

— Меня взяли в плен, освободили через несколько месяцев. — Он пожал плечами:

— Если это можно назвать освобождением.

— Сколько тебе тогда было лет? — спросила она, ужаснувшись.

Опять пожатие плечами.

— Шесть. Семь.

В его взгляде появился знакомый холодок, и она догадалась, что он опять спрятался в скорлупу.

Рейф дал понять, что больше не собирается говорить о себе. Он все еще крепко сжимал ее руку, но ей показалось, что он даже не сознает этого. Ей хотелось коснуться его по-другому, но она опасалась, что он не правильно истолкует это и совсем отодвинется. Поэтому она ждала в напряженной тишине, нависшей между ними.

Он первым нарушил молчание:

— Расскажи мне о Бостоне.

— Рассказывать особенно нечего. Я уже говорила тебе, что делала шляпки, — неохотно ответила она. Все же ей было приятно, что он не прибегнул к обычному молчанию, которое всегда следовало за любой минутой теплоты, возникшей между ними. — У моей матери было маленькое шляпное ателье. Я придумывала фасоны.

Наступила долгая пауза. Он мало интересовался ее прошлым. Видимо, ему было достаточно, что она дочь его врага. Он не хотел знать больше, поэтому ее удивило, когда он спросил:

— Где сейчас твоя мать?

— Умерла четыре месяца назад.

— И ты наконец решила найти… своего отца?

— Я узнала о его существовании только после ее смерти, когда нашла… те письма. Мне она говорила, что он умер.

— Поэтому ты решила приехать на Запад и выяснить все сама, — сказал он с кривой усмешкой, но в голосе его послышалось восхищение.

— Моя мать гордилась своей честностью. Не могу понять, почему она ничего мне не рассказала. Он регулярно высылал деньги, поэтому, очевидно, она была ему не безразлична. Я должна была разузнать о нем. Я должна была выяснить, почему она его бросила. Почему никогда не рассказывала о нем. Да и вообще, еще не известно, приходится ли он мне отцом.

Он отнял свою руку от ее руки, потянулся к брюкам и надел их. А когда он снова заговорил, его голос звучал очень холодно.

— Прости меня, — сказал он, при этом щека его подергивалась. — Ты не имела никакого отношения… ко всему этому. Мне жаль, что приходится запирать тебя на ночь.

Она покачала головой и посмотрела ему в глаза:

— Пустяки. Всего лишь несколько ночей. Разве можно сравнить с… — Она замокла, не желая упоминать о годах, которые он провел в застенках.

Лицо его окаменело.

— Рейф.

Он нисколько не смягчился. Смотрел не мигая вдаль. Но она хотела, чтобы он делил с ней не только удовольствие, но и боль.

— Как ты мог вынести это?

Он сжал челюсти, и Шей пожалела о вопросе.

— Мне помогла ненависть к твоему отцу.