Патриция Поттер - Беспощадный

В душе Рейфа разлилась горечь. Его медленно отпускала иссушающая ненависть, но он знал, что у него не может быть никакой жизни ни с ней, ни с какой-либо другой женщиной. Он навсегда обречен носить клеймо. Он навсегда обречен быть под подозрением. Как попал под подозрение сейчас.

Он не станет обрекать Шей на такую жизнь. Но сейчас она была нужна ему. Нужна так, как никто другой. За последние двадцать четыре часа его дважды чуть не убили: один раз винтовка Макклэри, второй раз разъяренная толпа. И он с удивлением обнаружил, что жизнь все еще имеет для него цену.

Рейф наклонился и поцеловал ее, почувствовав солоноватый вкус слез. Слез, которые она проливала по нему. Рей-фу до сих пор не верилось, что кто-то может так переживать из-за него, что женщина готова отказаться от всего ради человека, который почти ничего не предлагал ей взамен.

Шей нежно обняла Тайлера, осторожно коснувшись раненой руки, и было в этом жесте какое-то отчаяние, словно она прочитала его мысли. Отчаяние, которое пронзило его душу. Он не обратил внимания на боль в руке. Он отмахнулся от всех предостережений, которые твердил ему внутренний голос. Он даже отмахнулся от угрызений совести, которые после столь долгого молчания наконец дали о себе знать. Завтра он отошлет Шей с отцом, а сам исчезнет где-нибудь в глуши и станет жить, преследуемый воспоминанием о ней до конца своих дней.

Их губы встретились с такой нежной печалью, что Рей-фа захлестнула невыносимая мука, заглушившая все прочие чувства. Она наполнила его, очистила, возродила. Она заставила его снова почувствовать себя мужчиной, человеком, достойным любви.

Поцелуй становился все более страстным, его язык все глубже проникал ей в рот. Рейф хотел как можно дольше продлить мгновение, отбросить прочь последние остатки неуемной ненависти, изувечившей его даже больше, чем клеймо. Эта ненависть сейчас уходила, как вода сквозь пальцы, и впервые за все эти годы, прошедшие после трибунала, он почувствовал себя по-настоящему свободным. Ненависть стала для него более страшной тюрьмой, чем та, в которой он просидел десять лет.

Руки Шей ласкали его, и он перестал думать — он мог только чувствовать. Они нежно и игриво прикасались к его коже, задерживаясь то на затылке, то на широких плечах. Под ее пальцами мускулы наливались силой, он ощутил пробуждение своего мужского достоинства. Рейф застонал от растущего ожидания, от ненасытного желания, которое пылало в нем.

Ее руки расстегнули его рубашку и принялись скользить вверх и вниз по груди, так что вскоре ему показалось, будто его пронзил десяток молний, разрывая плоть на куски. Он ощутил отчаянный порыв Шей и понял, что она догадалась: это было их прощание.

Сердце Рейфа чуть не выскочило из груди, когда он почувствовал ее любовь, безмолвную, жертвенную мольбу подарить ей то, что он не имел права дарить. Ей нужна была вечность, а вечности как раз он не имел.

Он мог подарить только миг и отчаянно боялся доставить ей еще большее страдание, но ему самому нужен этот миг. Ему самому нужно ее тепло. Ему было нужно узнать, что он любим. Ему нужна сама любовь.

Шей поняла, какая борьба происходит в его душе, по его внезапной нерешительности, несмотря на то что тела их стремились друг к другу. Она прочитала на лице Рейфа неприкрытое желание и осознала, что их безжалостно мучает не обыкновенное стремление удовлетворить физическую потребность, а нечто гораздо большее.

— Ты мне очень нужен, — прошептала она.

Ей была нужна его сила, даже то странное и неожиданное сострадание, которое он проявил к ее отцу и которого в данную минуту у нее не нашлось. Ей была нужна опора, раз из-под ног выбили почву, основу их доверия и чести, которые, как она считала, достались ей в наследство, а на самом деле оказались всего лишь пародией.

Шей подняла руку к его лицу, провела пальцами по скулам с нежной властностью, и он снова жадно припал к ее губам. Его язык медленно и чувственно проник ей в рот, одна долгая ласка сменяла другую. Шей поняла, что в эту минуту он наконец сдался, и намеревалась насладиться своей победой сполна. Она положила руку ему на затылок и вплела пальцы в его густые волосы. Поначалу ей хватало простых прикосновений, но потом каждое движение начало разжигать в ней мучительное ожидание, готовое вырваться наружу.

Его сильные пальцы удивительно нежно коснулись ее щеки, шеи. А потом его рука скользнула к вырезу платья, медленно расстегнула каждую пуговку и, оказавшись под сорочкой, легла на правую грудь. Ее плоть ожила под его пальцами, томимая желанием, сладкой и острой болью предчувствия.

Шей помогла ему, когда он стягивал с нее платье и белье, а затем сама начала расстегивать на нем брюки. Так и не сняв их, он привлек ее к себе, и одновременное прикосновение к коже обнаженного тела и ткани заставили Шей содрогнуться от вожделения. Она дрожала от желания, перешагнувшего рамки пылкой страсти, которую она тоже чувствовала. Она хотела, чтобы он овладел ею. Она хотела, чтобы он стал частью ее самой. Она хотела заставить его понять, что они единое целое и всегда ими будут, если только он позволит.

Их тела слились, он овладел ею единым и страстным порывом, который был в то же время трепетным и нежным, он словно хотел прочувствовать каждое прикосновение и запомнить его навсегда, унести в своей памяти каждую секунду этого чувственного танца любви. Она оплела ноги вокруг его ног, отвечая на каждое движение своим собственным, слаженно двигаясь с ним, помогая ему глубже проникнуть в ее лоно, отдавая ему каждую клеточку своего тела, и сердца, и души.

— Я люблю тебя, — прошептала Шей, зная, что он не хочет слышать этих слов, но не в силах удержать их.

Рейф замер, и время, казалось, остановило свой бег на целую секунду, но затем над ним возобладала неутоленность, и его движения стали совсем необузданными, неукротимыми, и она присоединилась к нему в этом волшебном путешествии, взмывая в неизведанную высь, освещенную раскаленными вспышками наслаждения.

Рейф перекатился на здоровое плечо, не размыкая объятий. Он крепко держал ее, словно не желая вообще отпускать. Шей наслаждалась этим объятием, по ее телу пробежала дрожь от пережитого ощущения. У нее вырвался сладостный вздох удовлетворения, а Рейф криво улыбнулся и положил здоровую руку ей на грудь.

Она взяла его руку в свои и принялась обводить пальцем шрам.

— А что будет теперь?

— Не знаю, — с трудом ответил он. — Я… никогда не загадывал дальше этого.

— Если он признается в том, что сделал?..

Рейф медленно и нежно отстранился, хотя ему не хотелось отпускать ее, но он знал, что должен, иначе решимость его покинет. Он должен был покончить со всем.