Патриция Поттер - Звездолов

— А я таких обещаний не давал.

— Пусть с ним разбирается королевский суд, — отозвался Дональд Ганн. — Я тоже ничего ему не обещал после его набегов на мои земли и убийства трех моих сородичей.

Патрик услышал, как Синклер за его спиною начал что-то неразборчиво бормотать, и крикнул Руфусу с Хирамом:

— Выведите его отсюда! Посадите в подземную тюрьму, и пусть сидит там, пока не придет время везти его в Лондон.

На глазах у всего зала Руфус и Хирам схватили яростно отбивающегося Синклера под руки и уволокли прочь.

Когда они ушли, отец Патрика посмотрел на отца Марсали и устало спросил:

— Дональд, что мы с тобой натворили?

— Дурака мы сваляли, — ответил Эберни. — Оба, ты и я. Не знаю, как еще мы смогли дожить до таких лет, если не видим дальше собственного носа. Позволить этому мошеннику управлять нами по своему желанию, точно фигурами на шахматной доске! Удивляюсь, как наши кланы не свергли нас.

— Маргарет, — промолвил маркиз. — Могу я… увидеть ее?

— Разумеется, — кивнул Эберни. — Думаю, она будет рада. Мысль о том, что ты стал ее тюремщиком, разбила ей сердце.

— Я причинил ей много зла.

— Мы все причиняли зло друг другу, все, кроме наших сыновей — и дочерей. — Впервые за все время граф открыто посмотрел на Марсали, и следующие его слова были исполнены горького раскаяния. — Доченька, я чуть не выдал тебя замуж за бесчестного негодяя и никогда себе этого не прощу. И все-таки я надеюсь, — он судорожно вздохнул, — что у тебя достанет милосердия простить меня.

— Ох, отец, — срывающимся голосом выговорила Марсали, подошла к нему, взяла за руки, — я тебе всегда все прощу. Все мы — Гэвин, Сесили и я — так тосковали по тебе последние два года.

— Девочка моя, — грустно покачал головою граф, — ты верно сказала. Вы два года жили с человеком, свихнувшимся на жажде мести.

— Кстати сказать, — зловещим тоном начал маркиз. Патрик оглянулся и увидел, что отец помрачнел. Тот продолжал, не сводя глаз со своего старого друга:

— До меня дошло, что твоя дочь и мой сын более не чужие друг другу — во всех смыслах этого слова. Они обручились, и, прежде чем бушевать, узнай: это произошло при свидетелях.

Патрик услышал, как тихо ахнула Марсали, и переглянулся с нею, ожидая новой грозы.

Ни грома, ни молнии не последовало. Граф и маркиз продолжали хмуриться друг на друга. Затем Эберни медленно расплылся в улыбке и тихо, гортанно засмеялся:

— Грегор, наши отпрыски обвели нас вокруг пальца.

— Ох, Дональд, верно.

— А я так думаю, всей правды ты все-таки не знаешь, — продолжал граф. Патрик встревожился, ибо Эберни заговорщически подмигнул ему и, снова обращаясь к маркизу, сказал:

— Когда мы проезжали через твои горные пастбища, я заметил несколько тощих-претощих коров. Они мне показались знакомыми, но выглядели чуть худее, чем когда я видел их в последний раз. По-моему, то было на прошлой неделе, на моих равнинных лугах.

Грегор Сазерленд стал мрачнее тучи, и Патрик затаил дыхание, готовясь к худшему.

— В толк не возьму, к чему ты клонишь, — буркнул маркиз.

— Я говорю, — с явным удовольствием пояснил граф, — что наши с тобой сыновья гоняли одних и тех же несчастных коров с моих лугов на твои и обратно, а нам каждую неделю рассказывали об удачных набегах. Я еще все удивлялся, почему совсем нет раненых.

У старого Сазерленда отвисла челюсть, но в растерянности он пребывал недолго. Патрик решил не сдаваться.

— Ты сделал это? — спросил отец, устрашающе глядя на него.

— Да.

— Ты пренебрег моим прямым приказом?

— Ты велел мне пригнать назад твоих коров, — отвечал Патрик. — Я и пригнал… просто не стал мешать Гэвину забирать их обратно. Мне нужно было выиграть время, чтобы разоблачить Синклера и найти Маргарет.

При упоминании имени его мачехи — разумеется, вовсе не случайном — грозные складки у рта отца стали мало-помалу разглаживаться, и постепенно, к изумлению Патрика, лицо его просветлело настолько, что он казался почти довольным, а когда заговорил, Патрик остолбенел от неожиданности.

— Я горжусь тобою, сын, — промолвил маркиз Бринэйр. — И скажу тебе спасибо, если ты возьмешься напоминать мне об этом время от времени — вдруг я случайно забуду.

Проглотив неожиданно сдавивший горло комок, Патрик кивнул:

— Да, сэр. Я постараюсь.

Отец кивнул в ответ. Затем со вздохом взглянул на Эберни.

— Дональд, не пойти ли нам посидеть у меня, промочить горло? Я честно стоял столько, сколько позволяет мне проклятая нога.

— Пойдем, — согласился граф, подходя к старому товарищу. — И еще я хотел бы, коли не возражаешь, увидеть сына.

— Конечно. Мне сказали, он недурно устроен. Элизабет, кажется, все утро от него не отходила.

— Ах да, славная девчушка. Сколько ей сейчас? Четырнадцать?

— Пятнадцать.

Они медленно побрели к лестнице, и Патрик услышал, как отец говорит:

— Ты хоть понимаешь, каких ослушников мы оба наплодили?

— Да уж, — донесся до него сокрушенный ответ графа. — Сам не знаю, как это вышло. Но, скажу тебе по чести, я не удовольствуюсь только обручением моей дочери. Мы должны сыграть свадьбу. И чем скорее, тем лучше.

— Полностью с тобою согласен. Дональд, ты не поверишь, какой гадостью нас тут кормили до появления Марсали. Верно говорю, в иные ночи мне просто жить не хотелось…

За разговором они поднимались наверх, и голоса постепенно затихали. Патрик, задрав голову, в полном изумлении провожал их взглядом, покуда они не повернули с площадки второго этажа в коридор.

Тогда он взял Марсали за руку и повел к парапету, так похожему на парапет в замке Эберни. Уже смеркалось, зажигались первые звезды. Марсали посмотрела на Патрика; ее глаза сияли так же ярко, как звезды в вечереющем небе. Минуту-другую они просто глядели друг на друга — а потом одновременно улыбнулись. Оглушительно гикнув, Патрик схватил Марсали на руки и закружил, и она, смеясь, припала к нему. Ее длинные волосы летели за нею темным плащом. Они кружились, пока мир не завертелся у Патрика перед глазами, и тогда он опустил Марсали наземь и поцеловал ее — крепко, жадно, вложив в поцелуй всю страсть и все счастье, что переполняли сейчас его сердце.

— Они хотят нас поженить, — отдышавшись, сказал он.

— Не может быть, чудо какое-то, — выдохнула она. — Но меньшего я от моего звездолова и не ожидала.

Он улыбнулся ей — и с любовью и огромной нежностью вспомнил о той маленькой девочке, что стояла, печальная и всеми покинутая, у парапета в Эберни много лет тому назад.

— Если я — твой звездолов, — сказал он, — то ты — моя звезда. В ту ночь, когда я дотянулся до небес, я нашел там настоящее чудо. Я нашел тебя. Марсали, я не могу представить себе мира, который не освещала бы ты.