Мария Лоди - Шарлотта Морель

Рошфор вздохнул и отдался в руки парикмахера. Но все время, когда острая бритва уверенно скользила по его худому лицу, руки журналиста нервно стучали по подлокотникам кресла, выдавая его нервозность, спрятанную под весьма флегматичной внешностью.

Между тем маленькое кафе наполнялось людьми. Шустрый официант, балансируя подносом, приносил кружки с пивом и маленькие рюмки с вином. Люди кучками сидели на старых скамейках в клубах сигарного и трубочного дыма. Постояльцы толпились у стойки. Среди обычных посетителей-журналистов можно было встретить любителей поздней выпивки, владельцев местных магазинов, танцоров из Оперы и мальчишек-разносчиков, державших пачки газет под мышкой.

Затем, раздвигая посетителей локтями, в кафе вошли уличные музыканты. Их было двое: мужчина, изображавший целый оркестр, и его жена со шляпой в руке, обходившая посетителей кафе.

— Выставьте этих комедиантов на улицу, — сказал кто-то.

— Не надо, пропустите их! Не раздавите инструменты. Давай, маэстро, играй!

— Кто-нибудь, прочистите ему уши, — послышался сердитый голос.

Музыкант двигался взад-вперед в толпе и, тяжело отдуваясь, старался изо всех сил. Однако хозяин кафе, небольшой плотный мужчина, который целыми днями наблюдал за происходящим из дальнего угла своего заведения, теперь вышел вперед и грубо вытолкал музыканта за дверь.

— Иди играй где-нибудь в другом месте. Я не люблю попрошаек.

Музыкант споткнулся и, загремев всеми своими инструментами, чуть не упал. Бедная перепуганная жена бросилась помогать мужу.

— Проваливайте, — крикнул хозяин кафе. — Если хотите продемонстрировать свои таланты, отправляйтесь лучше в Оперу!

Владелец заведения стоял в дверях. Его поведение вызвало у клиентов бурную реакцию. Некоторые набросились на него с руганью, и ему пришлось извиняться. Другие же, наоборот, в знак одобрения стали аплодировать ему.

— За кого же ты себя принимаешь, мой высокочтимый и всемогущий друг? — послышался молодой саркастичный голос из глубины помещения. — Вот что происходит во Франции сегодня! Каждый считает себя вправе шпынять своего соседа. Надеюсь, господин, вы не гордитесь своим поступком?

— Браво! — послышался голос.

— Блестящая демонстрация политических взглядов. Разрешите пожать вашу мужественную руку!

Послышался смех, и люди, человек шесть, стали собираться вокруг произнесшего эти слова светловолосого молодого человека, который стоял у стойки возле двери. Остальные присоединились к Виктору Нуару и Дагеррану, стоявшим на другом конце зала.

Хозяин кафе с тревогой наблюдал за обеими группами. Но в этот момент в зале появился Рошфор, закончивший бритье в соседней парикмахерской.

— А вот и святой Антоний собственной персоной, покровитель бедняков, — ухмыльнулся светловолосый. — Наше почтение, господа, месье де Рошфору, человеку с челкой, нашему национальному шуту, а в последнее время и депутату!

Пятеро журналистов захихикали. Они не были постоянными посетителями кафе. Молодые люди принадлежали к другой партии и зашли сюда случайно, но теперь они почувствовали запах скандала, который может быть использован для их будущих заметок.

Рошфор неподвижно стоял, некоторое время молча разглядывая своих противников. Он был свежевыбрит, как всегда бледный, лишь темные глаза сверкали из-под нависших бровей. Его губы были плотно сжаты. Настоящий рыцарь эпохи крестовых походов.

Неожиданно один из журналистов схватил газету, которую кто-то из посетителей оставил на стойке бара. Это был утренний выпуск собственной газеты Рошфора «Марсельеза». Молодой человек бросил ее на пол и небрежно вытер об нее ноги.

— В «Марсельезе» работают хорошие парни! Не следует забывать самого месье Рошфора. Эту газету можно использовать как прекрасный половик — к ней отлично пристает грязь!

— Мне лучше уйти отсюда, — прошептал Виктор Нуар, — пока я не засунул его слова обратно ему в глотку.

Он тяжело дышал, как разъяренный вепрь. Однако Рошфор быстрым движением костлявой руки отодвинул его в сторону.

— Не обращай внимание, — сказал он громко. — Если бы этот месье знал, каким образом я использую его собственную газету, он больше не написал бы в нее ни строчки.

В зале раздался громкий смех. Сидевшие за столиками посетители внимательно следили за этой перепалкой.

— Мы все хорошо знаем, что думает месье Рошфор… — ухмыльнулся один из сторонников светловолосого человека.

— Что же, месье, никто не заставляет вас соваться в это, — холодно ответил Рошфор.

Его собеседник вспыхнул и яростно пнул ногой экземпляр газеты, на которой стоял. Вновь послышался смех. Молодые люди не получили ожидаемой поддержки в этом маленьком кафе, наполненном журналистами и художниками левой прессы, чьи редакции располагались главным образом близ Оперы. Даже те из них, кто был безразличен к политике, не могли не выразить чувство восхищения Рошфором.

Рошфор направился к двери, и его оппоненты застыли на месте, будто приготовились к драке.

— Не обращайте на меня внимание, господа, — сказал он, — ухмыляйтесь, сколько вам угодно, ваше карканье только забавляет меня.

В конце улицы его ждала карета, но Виктор Нуар и Дагерран догнали его на полпути.

— Я бы с удовольствием преподал хороший урок этим дурням, — сказал Нуар.

— Нет, — возразил Рошфор, — я бы тебе не позволил. Кроме того, они просто хотели спровоцировать нас. Но мы не имеем времени на такие школьные стычки. — Он дружелюбно положил руку на плечо Виктора, который дрожал от ярости.

— Ты еще слишком молод, мой дорогой Нуар, — продолжал, улыбаясь, Рошфор. Слишком легко выходишь из себя. Но сражаться с несправедливостью лучше с холодной головой.

— Ненавижу этих заносчивых снобов, их цинизм и лицемерие! Мне нужно было бросить им вызов! Я бы заставил их заткнуться! — Он ускорил шаг.

— Видишь, насколько ты юн и зелен, — неожиданно сказал Рошфор.

— Что поделаешь, я же не могу стать старше в один момент!

— Надо иметь терпение. В течение многих лет я каждый день повторял себе слова, сказанные однажды моим отцом: «Очень опасно слишком яростно выступать против чего-либо. В конечном итоге ты тратишь больше сил на зло, чем на добро!»

Нуар с сомнением посмотрел на него:

— Но месье, вы же сами полемизируете с противниками, более рьяно чем кто-либо другой!

— Это только доказывает, что я еще не последовал совету отца. Но я все же думаю, что он был прав. Сражаться — прекрасно, но ненавидеть — это уж слишком. Человек, который ненавидит, не может быть рациональным. Слабость идеалов в том, — продолжал он задумчиво, — что они приводят к навязчивой идее. И только один шаг отделяет героя от параноика.