Якоб Ланг - Наложница фараона

— Спаситель города и людей… мальчик мой… — начала высоко…

Голос прервался и начал снова:

— Спаситель города и людей…

Покачиваясь тихонько взад и вперед… стояла… вытянувшись, распрямившись… руки — ладони — судорожно — к ключицам под платьем… чувствовала ключицы растопыренными пальцами… Замолчала и вдохнула судорожно, приоткрыв рот…

— Андреас!.. Андреас!.. Андреас!..

На пол легко села, легко поджала ноги под себя… Раскачиваясь — руку к груди — больно в груди, во всем ее существе больно; но это даже хорошо…

Не плакала и говорила, порою переводя дыхание, замолкая… Рвала одежду на себе. Для такого говорения надевают плохую одежду, чтобы не жаль было рвать. Она надела свадебное красное платье, а под платье — рубашку из толстого полотна, чтобы тело было прикрыто. Рвала, тянула на себе, дергала платье; красивая ткань поддавалась…

— Если ты будешь выбирать еще, больше не выбирай смерть; потому что ты единственный мой, единственная моя защита. Нет у меня другой поддержки, кроме тебя. Там, где твоя душа, молодая и прекрасная всегда, там рай для меня. Я мертвая была, и тело мертвое; увядшее, старое, больное и противное взору. И вдруг я ожила так странно и легко. Я чудо почувствовала. Моя душа пошла вперед. Лился тоскливый серый свет, и вдруг появился живой радостный свет. Я знаю, что это ты, но я боюсь, ведь ты совсем молодой теперь, ты ждал меня так долго и терпеливо, а я так долго к тебе шла. Но теперь мне уже не больно. Ты улыбаешься, ты всё мне простил, я уже ни в чем не виновата. Я увидела, нет, я почувствовала свои глаза и волосы, улыбку на своем лице, — всё молодое прежнее, снова я красивая. Ты ждешь меня, так долго ты ждал меня. Такая счастливая, я замираю; я боюсь на тебя смотреть, я поднимаю ладони к глазам. Ах, зачем случилось это несчастье? Зачем так высоко это было? Не надо, чтобы ты лежал мертвый. Забудь страшное окно. Говори мне свои слова нараспев: «Я святой, я слепой». Зачем так мучился в жизни единственный мой? Вот всё и кончилось, вот всё дошло до гробовой доски. Из одних печалей мы были сотворены, из одних и тех же горестей мы с тобой были сотворены. Как мне больно теперь! Но теперь ты будешь вместе со мной, никуда не уйдешь от меня, навсегда не покинешь меня. Мыслями и чувствами будем делиться, из одной чашки будем пить воду и вино. Из одной чашки с тобой буду пить! Будем ходить, обнявшись, и говорить. Одна судьба, одни слова, одна боль. Как мне хорошо, оттого что мы с тобой — одно! Ты уже не болен, ты здоров. Ты улыбнулся, потому что ты видишь меня. Страшных слов не будешь мне говорить. Жалеешь меня, спрашиваешь: «Я не обидел тебя?» Я так отчаивалась, так мучилась! Нельзя уйти из замкнутого круга; и это хорошо, что нельзя уйти из замкнутого круга. Нельзя без слёз и без боли в жизни, и нельзя без тебя. Никто ничего плохого не скажет обо мне. И душа твоя больше не будет болеть. Пойдем, пойдем. Пойдем в наш свадебный город. Никогда не заставят нас покинуть этот город. Я увижу тебя, дорогу к тебе я найду…

Андреас, Андреас, Андреас! Все люди плачут в городе, все женщины плачут. Все знают, какой ты хороший, добрый, сладкий. Все повторяют твое имя. Я стою и плачу, твоя мать простит меня. Я не могу повредить твоей душе. Если бы я могла так заботиться о тебе, когда ты живой был! Я хочу, чтобы ты жил!

Я так боялась жизни! И вот я потеряла половину своей души. Когда я родилась, пуповину перерезали, так теперь и страх мой перерезали. И я умираю, от всего свободная…

Тело твое мертвое, раскрытое навзничь. Но я не боюсь. Я подошла и увидела — это не тело, а ты… А ты… Но теперь навсегда молчаливый, без речи. Без речи, но ты меня слышишь. Из высокого своего дома ты ушел. По лестнице темной крутой ты не спускался. Ты улетел из жизни этой, как птица невиданная. Теперь твои плечи голые, твое тело голое. Твое тело изломано, разбито страшно. Но я ничего не боюсь. Ты меня слушаешь с жалостью и добротой. Твои волосы черные, они волнистые после воды, их отмыли от крови. Твои волосы истончились и откинулись. Твой лоб круглый. Выпуклые веки большие, ресницы красивые. Нос твой ровный — кончик закругленный. В гробу ты другой будешь лежать — совсем красивый, прекрасный, молодой снова. Я знаю. И веки твои сомкнуты, закрыты глаза темные. Изогнутые брови раскинуты над глазами. Кровавые ссадины и шрамы запеклись на лице; на носу, на лбу запеклись. И на шее красное — содрана кожа до сухожилий. Но и это не страшно мне. Знать бы мне только, что ты не мучился, что быстро всё кончилось. Всё кажется мне, ты живой, сейчас тихонько застонешь от боли, и я помогу тебе. Но нет, неживой. Словно бы живой, но неживой! Сейчас тебе столько лет, сколько и было в жизни этой. Ты больше не мальчик, не юноша; ты мужчина, мой брат, мой отец. Твое тело измученное, о землю разбитое, израненное. И столько вдруг внимательности и бережности ко мне в твоих больших выпуклых веках, прикрывших глаза; во всем лице твоем, добром и кротком. И ссадины все и царапины — запекшаяся кровавая краснота. И складки большие мужские на шее под подбородком. И бледные розовые губы запеклись, чуть морщатся, будто хотят улыбнуться. И сломанный зуб маленький острым кончиком выдается неловко у краешка рта. Ах, пусть бы ты жил! Зачем ты был таким прекрасным? Лучше бы ты был, как все, бесприметным. Лучше бы ты мучил меня и не хотел бы говорить со мной. Зачем ты лежишь, не дыша? Зачем так тихо? Где твоя душа, где она?..

Я хотела, чтобы ты был моим братом. Я взяла топор и отрубила себе один палец, мизинец. Я завернула палец в платок и положила на свою постель. Кровь течет и течет — не из пальца — из моего сердца. Я хотела, чтобы ты был моим братом…

Я не хочу, чтобы ты умирал! Почему время такое страшное, тяжелое и понятное? Почему время так тяжело ступает? Зачем этот страшный, тяжелый и мучительный путь? Я хочу повернуть это время обратно! Как это сделать? Я прижимаю руку к груди и сгибаюсь вперед от боли. Я буду тебя выхаживать, носить на руках. Зачем это мешают мне делать для тебя совсем простые дела? Не умирай! Я всё сделаю для тебя. Я на кровать, на постель уложу тебя. Ты снова будешь маленьким мальчиком, будешь бегать, играть на траве среди цветов. Куда убежал наш мальчик, почему не можем его найти? Где он спрятался, почему не можем его найти? Играл среди цветов и вот не можем его найти. Мы нашли его, он в земле. Нет спасения. Лучше бы он не был рожден, не был зачат; тогда он не мог бы умереть. Если ты родишься на свет, я унесу тебя туда, где нет времени и не отдам смерти…

Твое тело измученное, твое тело изломанное, прикрытое. Вот выступ твоего бедра, вот локоть. На полу, на столе ты лежишь, на последней своей постели ты лежишь. Еще можно гладить волосы твои моими пальцами, ладонями; и трогать веки большие выпуклые; и на ухо шептать; и целовать губы розовые запекшиеся. Кто они, те, которые ненавидят меня? Зачем они тебе говорят обо мне плохое? Все ночи и все дни говорят. Ты никогда не слушал их. Спи, мой драгоценный камешек; усни, мое Солнце…