Якоб Ланг - Наложница фараона

Прости меня. За все твои мучения. За то, что тебе плохо было в жизни. Я люблю тебя, и потому я виновата во всем. Прости меня…

Вот если бы так было — человек уходит в землю, чтобы вырасти опять. Вот лето наступило, и на могиле маленький сидит кудрявый мальчик. Вырос из земли и тянет ручки.

— Пойдем домой, — он говорит.

И я несу его на руках… [9] Это погребальное причитание заимствовано мною из альманаха «Иудейская старина», изданного в Одессе книгоиздательским товариществом «Берешит». И. Драхлис, А. Шатилов «Записи обычаев и обрядов местечка Сквира». Альманах «Иудейская старина», Одесса, «Берешит», 1910, т.2, с. 219–230. (Прим. автора) .

Так говорила семь дней. Потому что семь дней положено оплакивать умершего. Семь дней на полу и в разорванной одежде…

Теперь о том, что было с жителями города.

Когда Андреас всю ночь ходил среди людей Риндфлайша, от человека к человеку; многие в городе поднялись на стены и вглядывались вдаль. Не было понятно, что происходит с людьми Риндфлайша. И многими в городе овладело недоверие. Многие разочаровались. Одни ушли спать, другие остались охранять город.

Всю ночь Андреас ходил среди людей Риндфлайша. Говорил с каждым внимательно. Каждому отдавал свою душу.

И войско Риндфлайша рассеялось, люди его ушли.

Только один Раббани осознал, что это дело Андреаса. Сафия много раз спрашивала себя, почему отец не помог Андреасу. Или нельзя было так резко спрашивать об отце (даже себя нельзя было так спрашивать): почему не помог? Или возможно было несколько ответов? Первое, конечно, было то, что отец все-таки был всего лишь человек; и, значит, многого не знал и многого не мог, и был подвержен разного рода случайностям. И если бы отец что-то мог, разве не сделал бы для себя и для Сафии? Но нет, всё не было так просто и легко. Отец мог и не мог, он был свободен и что-то сковывало его. Отец был подвержен случайностям, он многого не мог предусмотреть, предугадать; но эти случайности были трагическими и, в сущности, они не были случайными. Она знала, что в сущности она и есть она; она убеждала себя в том, что она — это не только она, та, которая существует сейчас, здесь, но и еще что-то другое, еще какая-то другая она; но полной уверенности все же не было. Но отец ясно чувствовал и знал себя другого, у отца была полная уверенность… Почему отец не спас Андреаса? Или он должен был дать Андреасу умереть; для того, чтобы потом снова сделать Андреаса живым, но уже здоровым, избавленным от болезни? И что-то не соединилось, трагическая случайность произошла, предощущение отца оказалось ложным? Она вспомнила один из рассказов о Христе. Когда ему прислали весть о том, что его друг Лазарь болен, Христос не пошел к нему сразу, а ждал, пока Лазарь умрет. Потому что он должен был не вылечить Лазаря, а воскресить. Значит, сделать иным, избавить от чего-то, что-то дать?.. Но как же эти предсмертные мучения? Как можно выносить мучения друга, близкого человека? И знать, что ты можешь вылечить… Мучения Андреаса… Как же он мучился, без помощи… Но все эти ее размышления такие путанные, тягостно-мучительные, и, по сути, заводящие в тупик…

Отец сидел в ее комнате, на низком табурете, как сидел обычно Андреас. Она сидела на полу, поджав под себя ноги, совсем близко к отцу.

— Он будет живым снова, когда-нибудь? Я увижу его тогда? — спросила она с такими тихими слезами, и голос ее чуть прерывался.

— Увидишь, — отвечал отец, и в голосе его была тихая уверенность.

— И тебя, и маму? — спросила она, как маленький ребенок, которому нужны близкие.

— Да. И многих увидишь…

Он замолчал. И она подумала, ведь это он просто не решается сказать ей, что она будет несчастна.

— Но когда-нибудь я буду счастлива, хотя бы немного? — спросила она. И ей показалось, что она хочет этим вопросом больше утешить отца, чем себя.

— Будешь, — отец отвечал тихо и подкрепил свои слова кивком…

И отец сказал, что и Андреас будет счастлив. Но когда это будет? Время пойдет назад или вперед? Или рассеется как-то, пойдет как-то странно и непривычно? И люди бредут во времени, забывая себя, и жадно впивая мгновения того, что чувствуют счастьем…

Как поняли все, что это Андреас рассеял войско Риндфлайша? Кто сказал об этом? Раббани сказал? Или кто-то из уходивших людей Риндфлайша? Но вот уже в городе знали о том, что сделал Андреас. И никто не объяснял, сами вдруг поняли, что ему теперь очень плохо, что ему нужна помощь, что за это спасение города он отдал себя…

Но когда ночью пришли к его дому, увидели его мертвым на мостовой.

Сын Риндфлайша ушел, оставив оружие и бросив награбленное. И все люди Риндфлайша ушли с пустыми руками. На равнине остались палатки и всё брошенное. И поодаль от дороги и у монастыря были темные пятна большие на месте костров. Городские ворота открылись и вышли жители города. Бродили молча и не решаясь прикоснуться ко всему оставленному, брошенному. Никто не знал, чье это; всё это некому было возвращать, можно было только взять себе; но на это не поднимались руки, даже у самых бедных. И вдруг разожгли снова костры, и стали молча бросать, метать всё в огонь, стали жечь палатки. Много темного и серого дыма поднялось к небу. И вот уже ничего не было, и дыма не было. И снег пошел.

Какое-то время город был охвачен странным воодушевлением. Подобное сильное воодушевление долго продлиться не может; и нельзя осуждать людей за то, что оно не длится долго; но оно было.

Молиться о самоубийцах нельзя, но во всех городских церквах читались молитвы об упокоении души умершего и люди молились об упокоении его души. Все христианские обряды были на похоронах.

У иудеев самоубийцу поминать можно. В еврейском квартале молились о душе Андреаса, который ушел в мир свой, и душа его — душа праведного.

Все знали, что он праведный, святой.

Надгробие, которое было сделано на могиле Андреаса, описано подробно в хронике Гирша Раббани. Это работа всё того же мастера — резчика Иоганна. Надгробие изображало лежащего юношу, руки его были сложены крест-накрест на груди, глаза были закрыты. Это надгробие не дошло до наших дней; когда и при каких обстоятельствах оно погибло — неизвестно; могила Андреаса также не сохранилась…

В ставшей ныне библиографической редкостью книге эссе Грюна «Чудо в человеческой жизни» [10] F. Grün. Wunder im Leben des Menschen. Stuttgart, 1878, 36–44. (Прим. автора) . приводится относящийся к XVIII столетию рассказ о предпринятых на кладбище известного нам города раскопках. Раскопки были предприняты в связи с подготовкой к строительным работам. Было обнаружено много хорошо сохранившихся старинных украшений и деталей одежды. В последний день раскопок было найдено на сравнительно небольшой глубине, в сухой песчаной почве, тело мужчины в одежде XIII века. Поражали полная сохранность одежды и трупа, который лежал, что называется, «как живой», со скрещенными на груди руками; глаза были закрыты, как у спящего; темные волосы и ресницы выглядели совсем как у живого; красивое, по-восточному смуглое лицо казалось лицом только что спокойно уснувшего человека. Еще не успели решить, что же делать с этой удивительной находкой, как на глазах у всех присутствовавших начала она исчезать; причем это отнюдь не был процесс убыстренного разложения чудом сохранившегося в земле трупа, вдруг оказавшегося на воздухе. Лежащий человек действительно исчез; в какие-то несколько мгновений его не стало, как будто и вовсе не было; о подобном явлении, вероятно, и можно сказать: «растворился, растаял в воздухе»…