Виолен Ванойк - Мессалина

Нарцисс не замедлил с похвалой отозваться о том, что он называл «мудростью цезаря», и помог составить послание Вибию Марсу. Потом он постарался как можно скорее проститься с императором, поскольку, даже составляя письмо сирийскому легату, он не переставал думать о весьма щекотливом и опасном поручении, данном ему Мессалиной.

Рим уже давно окутала ночь. Императорский дворец потонул во мраке, лишь несколько светильников горело в галереях и помещениях стражи. Можно было, однако, заметить приглушенный свет, движущийся по коридорам и портикам в направлении жилища Нарцисса. Свет остановился возле двери в его комнату. В дверь тихонько постучали, и ее открыл сам Нарцисс. На пороге стояли два человека огромного роста, похожие на гладиаторов. Нарцисс впустил их в комнату и, оглядевшись кругом, запер дверь.

— Время подходящее, — шепотом сказал он. — Вы должны действовать быстро и бесшумно. Потом я выведу вас из дворца через потайную дверь. Вот половина обещанной суммы. Другую получите тогда, когда все будет сделано. Где комната, знаете?

Мужчины кивнули.

Нарцисс добавил:

— Мать спит в соседней. Смотрите, не разбудите ее. Это вам.

Один из мужчин взял мешочек с золотыми монетами, после чего они сразу же удалились.

Агриппина и ее сын часто останавливались в Риме по пути в Антий, где они жили. Прийдя в портик, куда выходили покои, в которых Клавдий поселил их, мужчины загасили светильники и остановились перед дверью в комнату Луция. От Нарцисса они знали, что вход из комнаты ребенка в ту, где спала Агриппина, закрыт простым занавесом. Действовать предстояло быстро и в полной тишине.

Дверь бесшумно отворилась. Светильник, подвешенный к треножнику, бросал мерцающий свет на постель, в которой спал ребенок. Судя по размеренному дыханию, сон его был глубок. Человек, шедший впереди, знал, что нужно успеть задушить ребенка, пока он не проснулся. Его сообщник встал возле занавеса на входе в спальню Агриппины, чтобы преградить ей путь, если она попытается войти, а убийца тем временем склонился над ложем и откинул одеяло, чтобы лучше видеть свою жертву. Он приблизил раскрытые ладони к тонкой шейке мальчика, как вдруг какое-то шипение приковало его к месту: прямо перед ним на стоящем у изголовья ларце подняла голову змея. Сообщник, тоже увидевший змею, выхватил из-за пояса кинжал:

— Быстро души, я убью ее…

— Юпитер против нас… — пробормотал другой.

Он положил руки на шею ребенка, но они так сильно дрожали, что он не мог сдавить горло, и Луций, быстро проснувшись, закричал. Сообщник одним ударом кинжала снес змее голову, но вдруг их охватила паника, и оба бросились наутек, меж тем как Агриппина, разбуженная криками, устремилась в комнату сына. Сев на постель Луция, она взяла его на руки и, лаская, ощупывала, чтобы убедиться, что он цел и невредим. Когда появилась стража, обоих наемных убийц уже не было и следа. Ребенок рыдал над своей бедной змеей, пятнистое тело которой лежало в самом плачевном виде на ларце, возле корзинки, где находилась ее нора.

— Не плачь, — успокаивала сына Агриппина. — Мы подарим тебе другую змею. А из этой сделаем браслет, и ты будешь носить его в знак благодарности богам за то, что они спасли тебе жизнь.

Вскоре явился префект дворца в сопровождении Клавдия и Мессалины; о случившемся их известила стража. На расспросы Луций смог ответить лишь то, что видел в комнате двух мужчин, которые быстро убежали, но описать их внешность не мог. Он сидел, прижавшись к матери, а та бросала вокруг себя яростные взгляды, чаще всего останавливая их на Мессалине.

— Ничего не понимаю, — говорил Клавдий. — Кто мог так возненавидеть твоего сына, что пожелал его убить? Ему, наверное, приснилось…

— Приснилось?! — негодующе воскликнула Агриппина. — Может, он сам во сне и голову змее оторвал? Бедной, ни в чем не повинной твари, которую он так любил!

— Правда, — согласился Клавдий. — Но возможно ли это? В моем дворце, невзирая на стражу!

— Убийцу сюда впустили, — уверенно сказала Агриппина. — О несчастная семья Германика! Отец был отравлен, мать, братья, сестры пали в расцвете лет от рук предателей. И моему сыну грозит та же участь? Ему, невинному ребенку! А что станет с его матерью?

— Агриппина, — прервал ее Клавдий, — не надо так предаваться отчаянию. Не доказано, что мой брат Германик был отравлен, а Юлия отправилась в ссылку за то, что совершила серьезный проступок. Здоровье не позволило ей вернуться. Успокойся, мы найдем виновных, и они немедленно понесут заслуженное наказание.

Мессалина выдержала взгляд Агриппины, вновь остановившийся на ней. Она чувствовала, что Агриппина подозревает ее в организации покушения, и мысленно проклинала Нарцисса за то, что в своем стремлении поскорее выполнить ее волю он был так неосторожен.

— Добрый мой дядюшка, — обратилась Агриппина к Клавдию, упав перед ним на колени и взяв его руки в свои, — поклянись водами Стикса, что ты сдержишь свое обещание, кто бы ни оказался виновником! — Что за необходимость мне клясться? — раздраженно проговорил Клавдий. — Ложись и спи спокойно. Я поставлю стражу возле ваших дверей.

— Не будешь ли ты так добр, чтобы выслушать меня с глазу на глаз? — спросила Агриппина.

— Сейчас для этого момент неподходящий. Завтра, если хочешь, я уделю тебе довольно времени.

— Дядюшка, дело мне представляется достаточно важным, чтобы ты выслушал меня теперь же. Умоляю тебя. Речь идет о нашей безопасности, но в особенности о твоей.

Она попала в самую точку, заговорив об опасности, которая может грозить императору; тотчас он сделал знак присутствующим. Осталась одна Мессалина, обеспокоенная предстоящими откровениями Агриппины. «Она, конечно, станет обвинять меня», — подумалось ей. И все же Мессалина была вполне уверена в своем влиянии на Клавдия и не испытывала большого страха.

— Я слушаю тебя, — сказал Клавдий, садясь на табурет возле ложа.

— Дядюшка, — настойчиво проговорила Агриппина, — я просила переговорить с тобой наедине.

— Разве мы не одни? — удивился Клавдий.

Агриппина жестом головы указала на императрицу, стоявшую чуть поодаль, скрестив руки на груди и высокомерно глядя на родственницу.

Клавдий повернулся и попросил ее удалиться.

— Оказывается, я лишняя в этом милом семейном кругу, — сказала Мессалина. — Что это за тайна, о которой хочет поведать тебе племянница, что она не может сказать о ней в присутствии самых близких людей?

— Это дело касается только моего дяди и меня, — резко ответила Агриппина.

— Месса, возвращайся к себе, — приказал Клавдий с твердостью в голосе, поразившей его жену.

— Повинуюсь цезарю, — сухо бросила она.

Агриппина, вконец презрев церемонии, направилась к двери и открыла ее, дабы убедиться, что вышедшая из комнаты императрица не осталась за дверью подслушать разговор. Затем она вернулась к сыну, заботливо уложила его и опустилась на подушку у ног Клавдия.