Мануэль Гонзалес - Любовь и чума

— Избавьте меня от оружия, которое тяготит меня, — сказал Комнин, отстегивая кушак, к которому был подвешен его боевой меч. — Возьмите также и это, — добавил он, подавая Кризанхиру кинжал с рукояткой, осыпанной бриллиантами.

Начальник варягов взял кинжал с нерешительностью, зная, что император не расставался с ним даже во время сна.

— Теперь, — продолжал Мануил, — вы можете идти. Но помните, — прибавил он строго, — что сильно поплатится тот, кто дерзнет переступить порог этой комнаты, даже если он услышит что-нибудь особенное. Идите!

Кризанхир, стоявший до сих пор на коленях, встал и, выйдя из залы, запер за собой дверь.

Между тем венецианцы смотрели на происходившую сцену не без любопытства. Опираясь на мечи, они безмолвно ожидали той минуты, когда император обратится к ним.

Комнин начал задумчиво ходить по зале, сохраняя такой спокойный вид, как будто он все еще был окружен своей стражей. Длинная пурпурная одежда его, не сдерживаемая больше кушаком, ниспадала широкими складками на пол, а через открытый ворот шелковой сорочки была видна его богатырская грудь. Быть может, сорочка была расстегнута с намерением показать посланникам, что на нем нет кольчуги.

Обойдя несколько раз залу, он, наконец, остановился и взглянул на венецианцев.

— Мне кажется, — сказал он, — что теперь и вы могли бы положить в сторону оружие, которое может служить вам только помехой.

— О нет! — ответил Орио. — Могу заверить ваше величество, что оно вовсе не обременяет нас.

— Орио прав! — подхватил Сиани. — В прежние дни, когда гость считался особой неприкосновенной, меч и кольчуга были действительно напрасной обузой. Но времена переменчивы. Теперь благородный и святой обычай гостеприимства предан забвению. И если вас пригласит на пир не только простой смертный, но даже властитель Византии, то недостаточно явиться с одним лишь аппетитом, нужно захватить с собой и оружие.

— А что толку от оружия? — спросил Комнин холодно. — Оно, конечно, хороший товарищ для труса, но для храбреца вещь совершенно лишняя… Храбрость — самое лучшее оружие, что сейчас и было доказано вами, синьор Сиани. Будь вы трусом, то не решились бы бороться с дружиной Бессмертных, имея в руках только эту стальную игрушку, которая чересчур уж ломка. Дайте мне ее, и я покажу вам, как она ненадежна.

Взяв меч Сиани, Мануил крепко сжал острие в зубах и надавил рукой эфес. Клинок издал странный звук и разлетелся вдребезги.

Молодые люди переглянулись с недоумением, между тем как император продолжал невозмутимо:

— Что же касается ваших кольчуг, то я не желал бы употребить их даже для ловли птиц, которые легко могут прорвать их клювом.

— Да это просто насмешка — отзываться так об этой чудной кольчуге, которую я привез из Толедо! — воскликнул Орио, краснея от гнева. — Возьмите мой меч, — продолжал он самоуверенно, расстегивая свою перевязь, — и попробуйте проколоть меня. Клянусь вам, что этот опыт доставит мне истинное удовольствие.

— Нет, — возразил Комнин, отводя рукой меч, который предлагал ему Орио. — Я не выполню вашей просьбы, но докажу иначе справедливость сказанного.

Проговорив эти слова, он взялся обеими руками за кольчугу и без особенного усилия разодрал ее сверху донизу. Венецианцы остолбенели от изумления.

— Вот вам и чудная кольчуга! — заметил с улыбкой император. — Но дело не в ней, — добавил он, садясь на софу посреди груды подушек, разбросанных Орио, — а в том, что я хочу, мои храбрые синьоры, предложить вам мир, но на таких условиях, которые не были бы обременительными ни для кого из нас. Потрудитесь же сесть и выслушать меня.

Это вежливое приглашение смутило немного Молипиери. Он украдкой осмотрел залу, надеясь увидеть между рассеянными по полу обломками уцелевшую скамейку. Но, не найдя ничего подобного, он решился вывернуться из затруднения хитростью.

— Да разрешит нам цезарь выслушать его с должным уважением, то есть стоя, — проговорил он почтительно.

Сиани улыбнулся. Но Комнин понял эти слова иначе, подумав, что они вызваны чрезмерной вежливостью Орио.

— Я понимаю, господа, — сказал он, вставая в свою очередь и беря молодых людей за руки, — что политическая мера, которую мне пришлось принять против Венецианской республики, немало повредит вашей репутации.

— Очень может быть, что и повредит, — ответил Молипиери.

— Сенат непременно обвинит вас, хоть и не справедливо, в неосторожности и беспечности, — продолжал Мануил.

— А вас в предательстве, — перебил Орио. — Не пугайте же нас: наша роль все же получше вашей.

— Венеция, — добавил император, как будто не расслышав замечания Орио, — безжалостна к тем из своих детей, которым не благоприятствует счастье. Своих увенчанных лаврами полководцев она встречает восторженными криками и трубными звуками. Но для побежденных у нее есть тайные судилища и…

— И чтобы избавить моего друга и меня от плачевной участи, готовящейся нам в Венеции, — отозвался Сиани, — вы решились, следуя повелениями своего доброго сердца, удержать нас пленниками в Бланкервальском дворце?

— Будьте уверены, что мы глубоко тронуты вашей отеческой заботой, — добавил Молипиери с насмешливой улыбкой.

— Отрекитесь от вашей неблагодарной родины, — говорил Комнин, — и я осыплю вас богатством и почестями. Если Венеция конфискует ваше имущество, я возвращу вам вдесятеро больше потерянного. Трое храбрых людей, умных, смелых и действующих заодно, могут легко нести такую тяжесть, которую не поднять десятерым другим… Да, мы трое могли бы выполнить громадную задачу, которую я один не в состоянии совершить, несмотря на всю свою силу. Мы осуществили бы святую идею, которая вела неустрашимых рыцарей в Палестину и, может быть, даже соединили бы нашу церковь с Римской… Ты, Сиани, — продолжал он, — был бы моим первым министром и советником, а тебе, Орио, пылкому, отважному Орио, я доверил бы мои дружины и моих неустрашимых англосаксов. Став друзьями, мы можем совершить такие чудеса и такие подвиги, что весь мир содрогнется от ужаса и будет у наших ног.

Император смолк на минуту и посмотрел на посланников, как бы желая угадать по их лицам, какое действие произвело сделанное им предложение.

Сиани молча отвернулся, а Орио проговорил насмешливо:

— Почему вы не назначите меня немедленно начальником своих евнухов, если уж вам пришла охота осыпать меня милостями?

— Берегитесь! — возразил император. — Венецианский сенат не погладит вас по головке.

— Сенат хотя и строг, — заметил Сиани, — но справедлив, и мы сумеем оправдать себя в его мнении!

— Это не так легко, как вы воображаете: разбитому кораблю все ветры опасны.

— Может быть, — произнес с грустью Сиани, — но, несмотря на это, если мне суждено возвратиться в Венецию, то лучше вступить в нее в качестве побежденного, чем с именем предателя.