Элиза Ожешко - В провинции

Казалось, эта отповедь, произнесенная серьезным и вместе с тем очень простым тоном, привела Александра в некоторое замешательство. Он потупил глаза, и его губы сложились в гримасу не столько ироническую, сколько недовольную. Однако тут же к нему вернулась его обычная смелость.

— Все это совершенно справедливо, и вы прекрасно говорите, — сказал он, — но, признаюсь вам откровенно, я эгоист и ни за что не пожертвовал бы удовольствием находиться здесь ради визита к настоятелю.

В ответ на этот комплимент, которому сопутствовал быстрый взгляд, брошенный на Винцуню, хозяйка дома расцвела улыбкой, а Винцуня слегка покраснела.

— Почему вы думаете, что пан Снопински не общается и с более широкими кругами? — обратилась Неменская к Болеславу. — Вот сейчас он рассказывал нам, как побывал в Варшаве и сколько интересных вещей он там видел.

— Вы долго пробыли в Варшаве? — спросил Болеслав.

— Прошлым летом я провел там два месяца, — ответил молодой человек, поглаживая усики.

— Я слышал об этом от Сянковского, — сказал Топольский, — и, признаться, немного удивился, что вы оставили усадьбу на такой длительный срок как раз во время жатвы.

Это замечание, высказанное вполне серьезным тоном, как видно, показалось молодому щеголю чудовищно наивным, он громко расхохотался и воскликнул с издевкой, которой не сумел или не захотел скрыть:

— Да какое же, милостивый государь, отношение имеет моя поездка к жатве?

— Это самая горячая пора для земледельца, и я полагал, что ваш отец нуждался в то время в вашей помощи, — спокойно ответил Болеслав.

Александр побагровел.

— Для этого у моего отца есть экономы, — возразил он, капризно тряхнув золотистыми кудрями. — А вы, сударь, были когда-нибудь в Варшаве?

— Нет, я ведь настоящий деревенский житель, в городах не бываю, разве что в нашем уездном. Хотелось бы, конечно, и мне свет повидать, но, сколько раз я ни собирался, всегда какие-нибудь дела, обязанности удерживали меня от дальних поездок.

— О, вы еще пожалеете, вы пожалеете! Кто не видел Варшавы, тот ничего не видел! — патетически воскликнул юноша, поднимаясь со стула и принимая позу столь же патетическую, каким был его тон. — Только там по-настоящему и узнаешь, что такое жизнь! Шум, движение, толпа, огромные дворцы, великолепные экипажи на улицах, богатые магазины, все вокруг так блестит и гудит, что прямо в глазах начинает мелькать и звон стоит в ушах!

— Насколько мне известно, блеск и шум составляют лишь наружную сторону этого любимого всеми нами города, — заметил Болеслав, — под блеском нередко скрывается нищета, а среди шума, быть может, рождается какая-то важная мысль…

— Да, да, сударь, только ничего этого не видно и не слышно! И зачем приглядываться и прислушиваться ко всем этим грустным вещам? Весело человеку — вот и хорошо! А уж там ли не весело, ох и весело!

И, разговорившись, Александр начал описывать варшавские улицы, площади, сады и свои городские прогулки.

Пока мужчины разговаривали, Винцуня не произнесла ни слова, лишь переводила взгляд с одного на другого, с жениха на Александра.

Эти двое людей представляли собой совершенную противоположность. Спокойный и серьезный Болеслав, в скромном черном платье, с неправильными чертами загорелого лица, красоту которого составляли лишь взгляд и улыбка, казался простоват и даже грубоват рядом со стройным, белолицым, изящно одетым и жизнерадостным двадцатилетним юношей. При всем том глаза обоих неизменно сходились в одной и той же точке, и этой точкой была Винцуня. Но даже во взглядах, которые оба они бросали на нее, не было ни малейшего сходства. Болеслав, глядя на Винцуню, не терял своего обычного спокойствия, лишь из глубины, из самой глубины его серых глаз изливалось тихое умиление, а в зрачках мерцал ласковый свет. Горящие глаза Александра, казалось, метали молнии, их светлая голубизна потемнела, и теперь они были цвета полдневного неба, окружающего солнечный диск.

Если бы перед этими двумя мужчинами поставили двух молодых женщин: одну — зрелую духом, с сердцем, уже опаленным страданиями, другую — молоденькую наивную девушку, у которой только-только открылись глаза и она с любопытством глядит на свет Божий; и если бы им сказали: «Присмотритесь к этим людям, и пусть каждая из вас изберет себе спутника жизни, на любовь и счастье, на долю и недолю», — первая протянула бы руку Болеславу и сказала бы: «Этого выбираю, ибо душа его прекрасна», другая же загляделась бы на Александра и с румянцем стыда, со слезами волнения, с радостным смехом воскликнула: «Этого люблю, ибо в его глазах отражается небо!»

Люблю! О невинное дитя, еще не познавшее мир и себя самое! Прежде чем вымолвить это слово, сложи руки и помолись Богу; молись долго, долго, и да вразумит Он тебя и укрепит твое сердце, чтобы сквозь огненные взоры и белое лицо своего избранника ты сумела заглянуть в его душу.

В душу гляди, ибо только от его души, от того, добра она или зла, зависит твое счастье и несчастье. Если душа его светла, этот свет озарит и твой жизненный путь даже в минуты страданий; если же это темная душа, тебе раньше или позже суждено познать горечь обид, разочарований, отчаяния, и кто знает, быть может, ты согрешишь и восстанешь против своей судьбы!

Винцуня смотрела на Александра и все сильнее бледнела. По мере того как он говорил, ее взгляд все смелей останавливался на его лице, и глаза ее сияли влажным блеском.

Александр чувствовал взгляд девушки, хотя обращался больше к хозяйке дома. Его голос звучал все звонче, а речь текла без запинок, рассказывал он легко и не раз смешил слушателей забавными замечаниями.

— Или возьмите, например, Лазенки! — говорил он, перечисляя достопримечательности Варшавы. — Я там был, когда цвели апельсиновые деревья. Вы себе не представляете, что это за чудо: дивный запах, пруды, лебеди плавают…

— Лебеди! — воскликнула Винцуня, восхищенная рассказом и упоминанием о птицах. — Ах, как мне хотелось бы увидеть лебедя! Я знаю этих птиц только по описанию, какие они, должно быть, красивые!

— Красивые, — повторил Александр, — но ведь можно и здесь завести лебедей. Наш климат мало чем отличается от варшавского, а неподалеку от Неменки я видел большой пруд. Достаточно одной пары, и…

— Но это, должно быть, дорого, и как их содержать! — прервала его Неменская, в которой заговорила хозяйская предусмотрительность.

— Да нет, лебеди — как гуси, кормятся там, где плавают. Если позволите, — обратился Александр к Винцуне, — я буду счастлив услужить вам парой лебедей. Поеду за ними в Варшаву, там все можно достать.

— Как, вы нарочно поедете в Варшаву за лебедями? — смеясь, спросил Болеслав.

— Почему нет? Для того чтобы исполнить желание дамы, можно и на край света поехать!