Ева Наду - И пусть их будет много

Он вернул Клементине письмо и быстро вышел из комнаты.

— И вы молчали о нем! — укоризненно воскликнула Клементина. — Для чего вы разыгрывали эту недостойную дворянина комедию, прекрасно зная, что все заранее решено?

— Мне было нужно, чтобы вы сами приняли решение — вы и ваш муж. Письмо призвано лишь рассеять ваши последние сомнения.

— А что бы вы сделали, если бы я не приняла вашего предложения? Что, если бы я предпочла отправиться в монастырь?

— Я бы счел вас дурочкой, а письмо бы порвал, — отозвался он, улыбаясь.

— Порвали бы письмо короля? Вы шутите?

Улыбка на мгновение сошла с его лица. Он пристально взглянул на Клементину. И та вдруг почувствовала, как неистово заколотилось сердце.

"Поистине, этот человек слишком хорошо умеет влиять на окружающих, — подумала она, стараясь справиться с непонятным беспокойством. — Ах, если бы он не знал своей силы!"

Мориньер прошелся по комнате, выглянул в окно. Увидел, как Филипп размашистым шагом пересек двор в направлении конюшен. Снова возвратился к Клементине.

Она молча наблюдала за его перемещениями, старалась обнаружить хоть самую малую толику ответного волнения. Но ничего, кроме холодной, бесконечной уверенности. Только легкий укор, смягчаемый вернувшейся на лицо улыбкой.

— Графиня, я просил бы вас впредь более серьезно относиться к моим словам, так как недоверие теперь всего лишь оскорбительно, недоверие же через некоторое время станет еще и чрезвычайно опасным.

— Хорошо, — сдавленно произнесла Клементина, злясь на саму себя за свою глупую, необъяснимую реакцию. — Но мы в таком случае не договорили. Вы не объяснили мне мои обязанности. И вы ничего не сказали о судьбе моей дочери. Вы рассказали королю о ней? Вы сказали, кто ее отец?

Жосслен вернулся в удобное кресло. Уселся, снова закинул ногу на ногу.

— Я сказал, что это моя дочь.

Он произнес это беззаботно, с потрясшей Клементину легкостью.

Он смеялся. Он был доволен. Он приглашал ее посмеяться вместе с ним.

Как ей понять его? Клементина продолжала слушать. Путалась в собственных мыслях. Бесполезно пыталась проникнуть за эту завесу довольства и беспечности.

Он улыбался, а ей в каждом слове слышалась бесконечная ирония, ужасная насмешка над всеми ее чувствами. Она смотрела и не сомневалась, что все, что она сейчас видит и слышит — превосходно разыгранный спектакль, в котором нет ни одного лишнего слова или жеста.

— Я рассказал его величеству о своей непреодолимой страсти к вам. Я говорил о том, что ваша девочка — плод нашей любви. И я не могу позволить, чтобы она чувствовала себя обделенной. Я умолял его величество быть милосердным. И он не смог отказать. С присущей ему добротой король захотел стать крестным отцом нашей крошке. Он, правда, решил зарегистрировать ее, не упоминая в документах моего имени, но разве это так важно? Когда имеешь такого крестного, многое становится несущественным, не так ли? И разве не прекрасное будущее открывается перед вашей незаконнорожденной дочерью?

— Отчего же "не упоминая"? Если все так, как вы говорите…

Мориньер улыбнулся — кто бы сомневался, что она спросит об этом:

— Регистрируя вашу дочь "без упоминания имени отца", его величество создает прецедент, который позволит ему в дальнейшем, без всяких трудностей, обеспечить будущее своему собственному сыну — маленькому Луи де Бурбону, которого родила ему Лавальер почти два года назад. Какая, право, недоверчивая у вас натура… К чему вам эти подробности, дорогая?

Клементине казалось, что у нее остановилось сердце. Все, что сказал сейчас Мориньер, было настолько же непристойным, насколько соблазнительным. Она негодовала и радовалась, пугалась и готова была облегченно вздохнуть. Мысль, что она может дать своей несчастной девочке будущее, восхищала ее, тогда как ощущение, что ее покупают, — нет, уже купили, — приводила ее в неистовство.

Мориньер со своей стороны нисколько не сомневался, что предложение уже давно принято. Но он понимал и другое: чтобы презреть собственное воспитание, перешагнуть через общепринятые нормы нравственности, нужно нечто большее. Нужно ощущение неизбежности. И он продолжил.

— Насколько я помню, у вас есть еще один ребенок, — проговорил медленно.

С удовольствием отметил в глазах Клементины непонимание и растерянность. Продолжил:

— Полагаю, в пользу принятия вами моего предложения говорит еще и то, что вам должна быть небезразлична и ее судьба.

— Не вижу связи.

— Напрасно, мадам. Вы должны понимать, что скандал скандалу — рознь. Ваше положение при дворе, — а значит и вашей старшей дочери, — всецело зависит от того, как вы распорядитесь сложившейся ситуацией. Согласись вы на предложение Филиппа, вы окажетесь в глазах света падшей женщиной…

Она вспыхнула, сузив блеснувшие недобрым огнем глаза.

— По-вашему, если я приму ваше предложение, я превращусь в глазах света в ангела непорочного? Вы думаете, превратив ошибку в ремесло, я стану выглядеть пристойнее?

Мориньер улыбнулся. Ответил:

— Вы не дали мне договорить… Вы должны были заметить, что двор любит обсуждать всевозможные романтические бредни. Порицая их на словах, он втихомолку восторгается ими. А я, как я уже вам сказал, готов пожертвовать своим добрым именем и сыграть роль пылкого влюбленного. Ваша дочь в этом случае окажется прелестным доказательством нашего безумия. Участие короля в ее судьбе завершит начатое нами. Из шлюхи вы превратитесь в героиню, ваша дочь из бастарда превратится в принцессу, а я окажусь счастливым обладателем двух прелестных женщин. Разве не безупречно придумано?

Он подошел к ней сзади, склонился к ее уху, заговорил с заметным сарказмом:

— Я не страдаю манией продолжения рода. И в качестве жены такое необузданное создание, как вы, меня вполне устроит. Надеюсь, вы не приняли за чистую монету сказанное мною королю, что вы изменились и стали много сдержаннее? Не сомневаюсь, что должно пройти немало времени, чтобы это оказалось хоть сколько-нибудь правдой.

— Вы забываете, что я замужем, — воскликнула она, отшатываясь.

Он засмеялся. Отступил.

— Да, но, думаю, недолго теперь. Жаль, что этого не слышит сейчас Филипп. Он слишком рано покинул нас. Но у меня есть подарок и для него. Незадолго до нашего с Филиппом отъезда в Грасьен его величество направил архиепископу Парижскому, Ардуэну де Перефиксу, прошение об аннулировании брака. И к нашему прибытию, полагаю, нужный нам ответ будет в Фонтенбло. Согласитесь, было бы верхом нечуткости оставить вашего супруга женатым человеком. Он не простил бы нам нашего счастья, если бы не получил возможности строить свое.

— Но как?.. — она изумленно смотрела на графа. — И отчего вы уверены в ответе?