Мэг Хатчинсон - Рыжеволосая бестия

Амелия скрывала истину и не хотела, чтобы порочность ее сына всплыла на поверхность, потому что надеялась спасти честь семьи, защитить любимый отчий дом, который теперь отказывался принять обратно свою дочь.

Небеса решили покарать ее! С этой мыслью Амелия отвернулась от окна. Скомканное письмо выпало из ее рук. Что ж, она заслужила это. Она грешна не меньше своего мужа, который стал убийцей, чтобы спасти сына от виселицы. Ее вина заключается в том, что она слишком долго позволяла продолжаться этому кошмару. Теперь же она возьмет на себя еще один грех.

Могла ли она предвидеть это? Чувствовала ли, что рано или поздно это все равно произойдет?

Амелия вошла в свою спальню и осмотрелась. Здесь, в этой комнате, в доме на холме, возвышающемся над черным от дыма и копоти городком, она воссоздала уголок милого сердцу Уитчерча. И хотя элегантная мебель, картины и другие признаки богатства придавали Банкрофт-холлу определенный шарм, в нем не было главного — того, что превращает любой дом в настоящий семейный очаг. В нем не было любви. Ни любви между мужем и женой, ни любви между матерью и сыном. Лишь безысходное горе, порожденное ее же собственной слепотой… стремлением добиться недостижимого. Но теперь все это закончится.

Тень улыбки скользнула по лицу Амелии. Она направилась к небольшому письменному столу.

«Иосифу Ричардсону», — написала она в верхней части украшенного фамильным гербом листа бумаги, потом задумалась и отложила перо. Что это даст? Зачем бередить старые раны?

Амелия сняла с себя золотое ожерелье, которое ей удалось спасти от посягательств Марлоу. Это был подарок Сола, подарок в благодарность за рождение сына. Однако первая радость быстро прошла, и что осталось? Гордость? Нет, это чувство тоже незаметно ушло. Столько горя, и все из-за нее. Если бы только она любила Сола так же, как любила Уитчерч! Тогда, возможно… Но уже слишком поздно думать о том, как могла бы сложиться их жизнь.

Положив ожерелье на стол рядом с начатым письмом, Амелия погладила пальцем большую, расположенную посередине каплевидную подвеску из рубина удивительной красоты и чистоты в обрамлении бриллиантов. С обеих сторон от нее висели камни поменьше, но такой же формы. Они ослепительно сверкали в ярких лучах света.

— Я не прошу о прощении, — прошептала Амелия, и слезы, выступившие у нее на глазах, заблестели так же, как камни в ожерелье. — Я во многом виновата, но не хочу присоединять к своим грехам еще и лицемерие. Боже, ты знаешь, что творится в душе каждого из нас. Ты знаешь, почему я не захотела открыть Иосифу Ричардсону правду о его утрате. Если это считается грехом, что ж, я готова ответить за него.

Алиса смотрела, как осторожно повернулась ручка, смотрела, как медленно открывалась дверь, но только что она могла сделать? Сжавшись в комок, девушка сидела на маленькой койке в своей крошечной каюте, впившись зубами в костяшки пальцев, чтобы не закричать от отчаяния и страха.

Он вошел. Улыбаясь, поинтересовался, все ли устраивает Алису, может, ей нужно что-нибудь. Эта улыбка… Алиса содрогнулась, украдкой бросила взгляд на дверь… Она уже видела подобную улыбку на лицах двух мужчин, один из которых изнасиловал ее, а второй собирался это сделать. Сегодня такая же улыбка была на лице Сэнфорда Роули.

Когда Роули появился в ее каюте в первый раз, она подумала, что он пришел по просьбе жены, которой, должно быть, нездоровилось. Чуть раньше, сидя за обеденным столом, Алиса увидела темноволосую женщину, находившуюся рядом с ним, и та показалась ей ужасно бледной и взволнованной. В ее состоянии это неудивительно. Судя по размеру ее живота, ребенок должен был появиться на свет уже скоро, и она, наверное, очень боялась, что это произойдет в море, без врача или повитухи. Но чем внимательнее Алиса смотрела на Грейс Роули, тем сильнее становилось ее подозрение, что эту женщину страшит нечто другое.

Может, у них была одна причина для страха — этот мужчина? И робость, а также упорное нежелание вступать в разговор объясняются не столько тем, что это ее врожденные черты характера, сколько страхом женщины перед мужниной суровостью? Ответ на этот вопрос был важен и для самой Алисы. Она вдруг ощутила острую боль в пальцах, которые все еще сжимала зубами. Сэнфорд Роули не был искренен в своем желании помочь, когда привел ее в дом миссионеров и когда предложил оплатить ее пребывание на борту «Дельфина». Его доброта — сплошное притворство, а забота о ней — игра, скрывающая истинные причины. И что тогда его нежность и внимание к жене? Тоже ложь? Очередная уловка для тех, с кем им предстоит общаться?

Грейс Роули попросила разрешения выйти из-за стола сразу, как только был закончен обед. Заботливый муж пояснил обеспокоенному капитану, что жена просто немного устала, а Алисе в ответ на ее предложение провести мисс Роули в каюту сказал, что предпочитает сделать это сам, но обратится к ней, если в ее помощи возникнет необходимость.

И обратился.

Где-то наверху пробили склянки, мелодичный звон быстро растворился в ночной тишине. Сколько еще до утра? Сколько еще ждать до того момента, когда можно будет подняться на палубу? Там, на виду у команды, она будет в безопасности.

Но любой день неизменно заканчивается ночью, а ночью к ней в каюту может снова заявиться Сэнфорд Роули. Капелька холодного, как морская вода, пота скатилась по спине Алисы.

«Могу ли я что-нибудь сделать для вас?»

Вопрос этот, всплывший в памяти, заставил Алису содрогнуться.

«Нет!» Она ответила не задумываясь, поддавшись инстинктивному желанию как можно скорее отделаться от него. Но отказ не заставил его уйти — наоборот, он сделал еще один шаг вперед и закрыл за собой дверь.

«Ну что вы, я уверен, что есть способ… Есть способ сделать плавание более приятным для нас обоих».

Елейная улыбка стала еще шире, но водянистые глаза мужчины, по-прежнему похожие на два кусочка льда, холодно поблескивали в тусклом свете висящего на стене светильника.

«Нет… — От ужасного волнения голос Алисы дрогнул. — Нет… Благодарю вас, мне ничего не нужно».

Она надеялась, что теперь Роули уйдет, молилась, чтобы он ушел, но мужчина продолжал медленно приближаться к ней.

«Не нужно притворяться, ведь мы одни».

«Мистер Роули, уверяю вас, я не притворяюсь».

Прозрачные глаза, в которых отразился огонек светильника, сделались бледно-желтыми, масляная улыбка сползла с лица Сэнфорда Роули. Он схватил Алису за запястья и так крепко прижал к себе, что она сквозь тонкий хлопок ночной рубашки почувствовала, как пульсирует его напряженная плоть.

Светильник, раскачивающийся на стене, наполнил каюту мечущимися тенями, чей призрачный танец напомнил Алисе последовавшую затем короткую борьбу. Она вскрикнула, но со скоростью змеи, наносящей укус добыче, Роули закрыл своими губами ее рот, а потом, чуть отстранившись от нее, так же быстро зажал его рукой.