Маргарет Макфи - Маска возмездия

Теперь, когда Рейфа не было рядом, опасения насчет замужества охватили Мэриэнн с новой силой. У нее пропал аппетит, она едва прикоснулась к еде. Ночью не могла уснуть, беспокойно ворочалась и металась по кровати, не в силах унять мысли, хаотичным вихрем проносившиеся у нее в голове. Не помогла ни настойка валерианы, ни подсчет вдохов и выдохов. Что бы она ни делала в эти долгие ночные часы, все бесполезно. Когда она, совершенно измученная, наконец заснула, сон принес ей лишь кошмарные видения.

Она стояла в поле. Сверху нависало свинцовое небо. Ветер, завывающий, словно банши [2] Банши — персонаж скандинавской мифологии, женщина из потустороннего мира, предвещающая смерть. , нес пронизывающий холод, способный превратить в лед даже самые стойкие сердца. Перед ней возвышался одинокий холм, на вершине которого росло одно-единственное дерево с кривыми сучковатыми ветвями, похожее на демона из страшной сказки. Тусклый серый свет не давал ясно видеть. Пристально вглядевшись в дерево, Мэриэнн заметила движущуюся тень, при виде которой сердце сковал страх.

В отчаянной попытке предотвратить то, что должно было произойти, она побежала и стала карабкаться по крутому склону холма. Но мокрая скользкая трава под ногами, как огромная рука, тащила ее назад, а ветер колол лицо и ревел в уши. Она боролась изо всех сил, но к тому времени, когда ей удалось добраться до вершины, наступила ночь, и она больше ничего не видела. В тишине раздался принесенный ветром звук лопающейся веревки. «Рейф! — закричала она во сне. — Папа!» Но ответом ей были лишь удары грома, прокатившиеся по небу, и белые вспышки молний. На какой-то краткий миг вспышка выхватила из тьмы обмякшее тело человека, качавшееся в петле, свисающей с дерева. И как ни старалась Мэриэнн разглядеть его, не могла понять, кто это — Рейф или отец. Но это было уже не важно, она опоздала. Когда Мэриэнн проснулась, увидела склонившуюся над ней горничную, озабоченно разглядывающую ее мокрое от слез лицо.

Страх, охвативший девушку во сне, не покидал, усиливаясь с каждым днем. Часы тянулись мучительно долго, и она никак не могла справиться с ощущением надвигающейся катастрофы. Сотни раз представляла себе, как убеждает Рейфа в невозможности этой женитьбы, даже придумывала слова, которые скажет ему. Она хотела, чтобы он пришел, и в то же время боялась этого. Но Рейф не приходил, ни в первый, ни во второй, ни даже на третий день. Ее посещали лишь модистки, флористы и кулинары, предлагавшие меню, — словом, все, кто приходит во время подготовки к свадьбе. Не было только объявления о помолвке в газете отца. О ней вообще не упоминалось нигде.

Мать суетилась без устали, отец и Фрэнсис постоянно находились поблизости, карауля и наблюдая. Мэриэнн не оставляли одну ни на минуту. И каждую ночь дверь ее спальни запиралась снаружи.

В ночь со вторника на среду Мэриэнн не могла думать ни о чем, кроме Рейфа и предстоящего утра. Утра ее двадцать первого дня рождения и свадьбы.

Около часа ночи Мэриэнн услышала, как отец пошел спать. Несмотря на утомление, мозг лихорадочно работал. Откинув одеяло, девушка подошла к окну, раздвинула шторы и выглянула в ночь. Фонари еще горели, заглушая свет луны, прятавшейся в угольно-серых ночных облаках. Мэриэнн смотрела вдаль на дома и дрожащую на ветру темную листву садов. Вдруг ей показалось, что она увидела темную фигуру мужчины в кустах. Рейф? Несмотря ни на что, от сердца отлегло, и тревога немного улеглась. Она прижала руку к окну, будто хотела коснуться его. Однако фигура не сделала в ответ подобного движения, только стояла и смотрела. Мэриэнн пристальней всмотрелась в темноту. В какой-то момент облака рассеялись, и вышла луна. В ее серебряном свете стоял не Рейф, а Роттерхэм.

Она отскочила назад, отдернув руку от окна. Сердце стучало так, что она едва могла дышать, ноги сильно дрожали. Она глубоко вдохнула, стараясь немного успокоиться и унять подступающую тошноту, опять подошла к окну, намереваясь убедиться, действительно ли это Роттерхэм. Но облака снова закрыли луну, и фигура растворилась в темноте. Что это было, реальность или плод воображения? Она постояла еще немного, но не заметила никакого движения и никаких признаков того, что там кто-то был.

— Миледи? — прошептала горничная, спавшая рядом с ней на приставной кровати.

— Спи, Полли. Все хорошо.

Но ничего хорошего не было. Ей было совсем нехорошо.

Среда наступила слишком быстро и слишком поздно одновременно. Отказавшись от предложенного Мисборном стула, Рейф остался стоять посреди гостиной его дома на Лесистер-сквер. Комната была украшена белыми и розовыми цветами, огромными бантами и гирляндами из лент. В нос ударял сильный тяжеловатый запах лилий. Несмотря на то что ветер приносил осеннюю прохладу в этот пасмурный день, огонь в камине не горел, и Рейф радовался этому. На стульях, расставленных рядами, сидело с десяток гостей, наполняя комнату тихим жужжанием разговоров, их глаза блестели любопытством по поводу свадьбы, объявленной столь поспешно после помолвки с другим, что почти исключало период ухаживания. Не укрылся от внимания и тот факт, что на недавнем балу по случаю дня рождения Мэриэнн о свадьбе даже не упоминалось.

Каллертон еще раз огляделся вокруг и ослабил узел галстука, будто тот был завязан слишком туго и давил шею. Рейф заметил неловкость товарища, который чувствовал себя как дома на полях сражений, а в городском аристократическом доме был явно не в своей тарелке.

В комнату вошел дворецкий и что-то шепнул на ухо Мисборну. Граф выскользнул из гостиной.

— Нет худа без добра, — шепнул Каллертон Рейфу. — Теперь вы сможете поискать то, что вам так нужно. Возможно, удастся найти.

— Я здесь не за этим.

— Знаю. — Каллертон сунул пальцы в карман своего прекрасно сшитого жилета. — А что, если я забыл кольцо? Все равно женитесь на ней? — Он рискнул улыбнуться.

Невзирая на всю серьезность происходящего и свои намерения, Рейф улыбнулся в ответ.

Потом струнный квартет, располагавшийся в углу, заиграл, и гости поднялись со своих мест. Даже не оборачиваясь, Рейф понял, что в комнату вошла Мэриэнн. Каллертон повернулся взглянуть на нее, но Рейф удержался от соблазна. Женитьба на дочери человека, которого он всю жизнь ненавидел, не входила в его планы. Но, как человек чести, он не мог позволить ей пасть в глазах светского общества. Хотя, если уж честно, дело было не только в этом.

Она заполнила собой его мысли и сердце, текла в его крови и парила в воздухе, которым он дышал. Он не мог насытиться ею, она волновала его. И пусть в ее жилах текла кровь Мисборна, он желал ее, как никогда в жизни не желал никакой другой женщины. Эта страсть кипела, изводила и мучила ночью и днем.