Эвелин Энтони - Валентина

— Нет! — воскликнула она. — Нет, не надо! Вы не знаете причины, почему я здесь!

— Отчего же… — говорил он, покрывая мелкими сильными поцелуями ее шею и сжимая Валентину так, что она не могла двигаться. — Вы же пришли к любовнику?.. И теперь вы его получите — в моем лице!

Она пронзительно вскрикнула, на что полковник только усмехнулся и, слегка приподняв ее, почти понес в соседнюю комнату.

— Вас никто не услышит, а если кто и услышит, то не придет! Бросьте сопротивляться, мадам! Лучше вообразите себе, что я — Мюрат.

Она кричала не переставая; в какой-то момент ей удалось ударить его в лицо кулаком. Это только разъярило его. Но то, что началось с желания подшутить над шутником, теперь превратилось в злобное желание обладать ею. Крепко держа ее, он усиливал натиск своих поцелуев, ожидая, как обычно, рано или поздно ощутить ответное движение. Был миг, когда он приостановился, приподняв голову и увидев ее залитое слезами лицо с зажмуренными глазами. Но колебался он недолго, потому что бешено хотел ее. «Она готова была делать это с Мюратом, — подумал он. — Так что же, пусть делает это со мной». Он распутал голубую ленточку, стягивающую платье на груди, и обнажил ее плечи. На секунду он застыл. Валентина открыла глаза; она была измучена так, что больше не могла бы сопротивляться.

— Кто это сделал? — прошептал он, глядя на нее в растерянности. — Откуда у вас эти ужасные синяки?

— Мой муж… — ответила она и отвернула голову.

— О Боже! — пробормотал де Шавель. — Когда это было?

— Вчера. Это все произошло после того, как я отказалась спать с Мюратом.

— Господь милосердный! — У де Шавеля задрожал голос. — Что же вы не сказали?

— А это могло что-то изменить? — спросила она язвительно. — Что же вы остановились, полковник? Чем вы отличаетесь от моего мужа?

— Мне никогда в жизни не доводилось бить женщину, — медленно произнес полковник. — Я готов убить этого негодяя. Погодите, я помогу вам подняться.

Он подхватил ее, посадил на подушки, и она сразу расслабилась и позволила ему поддерживать себя. И вдруг, как от толчка, она бросилась ему на шею и горько зарыдала. Он накрыл ее покрывалом.

— Простите меня, — сказал он. — Я, должно быть, сделал вам очень больно.

— Неважно… — Она наконец вытерла глаза. — Мне больше ничего не известно, полковник. Я пришла к маршалу Мюрату, чтобы рассказать обо всем. Я надеялась, что он, быть может, поможет мне.

Де Шавель взял ее ладонь и гладил ее, словно она была ребенком.

— Я очень сомневаюсь, — сказал он, — что маршал стал бы вас слушать. Он считал, что это вы все затеяли. Он думал, что вы хотите быть с ним. Только поэтому я позволил себе так обойтись с вами. Простите меня. Я очень виноват. Прошу, дайте мне возможность помочь вам. Расскажите, что все-таки с вами произошло?

— Мой муж велел мне шпионить за французскими офицерами, — сказала Валентина бесстрастно. — Он утверждал, что это мой долг.

Де Шавель кивнул:

— Мне это вполне понятно. Продолжайте.

— Когда он пришел ко мне ночью накануне приема, он был безумно зол. Он страшно негодовал, что я упустила из рук Мюрата и предпочла вас ему.

Неожиданно легкий румянец нежно окрасил ее щеки, и она стесненно отвела взгляд в сторону.

— А вы?.. — спросил он с неясным ожиданием в голосе.

— Ну да… Да, но, я думаю, это не так важно… С вами, мне казалось, это было безобидно…

— Да, — подтвердил полковник спокойно, — вполне безобидно.

— Более того, он запретил мне видеться и беседовать с вами. Тогда я спросила, что же мне надо делать. Он объяснил все без обиняков. Мне нужно было… переспать с Мюратом. Все было запланировано и устроено графом Потоцким. Я отказалась. Полковник, я не проститутка, не думайте обо мне так…

— Я был идиотом, Просто круглым болваном, вот и все.

— Если бы речь шла только обо мне, — продолжала Валентина, — то я бы отказалась, несмотря ни на что. Но у меня есть сестра — сводная сестра, она живет в Чартаце, нашем поместье. Ее мать была русской княжной. Отец наш умер. И вот Теодор пригрозил мне, что он устроит так, что сестру обвинят в шпионаже в пользу русского двора и повесят ее на моих глазах. Я знаю его, это не пустые угрозы. Он способен на все. Я рассчитывала, что у меня будет случай бежать, — и если бы я добралась до моей сестры, Александры, то мы могли бы спастись вместе. Она старше меня и много опытнее, она ничего и никого не боится… Но все произошло так стремительно… Вечером прием — и сразу приглашение на ужин. У меня не оставалось выбора, мне надо было хоть как-то охранить мою сестру от этой опасности…

— Я понимаю вас, — сказал де Шавель. — Я знал об этом плане. Я знал также и то, что именно вас намечено подослать к Мюрату. Но я был уверен, что вы не представляете, как далеко может зайти дело. И я все-таки оказался прав. Не стоит вам надеяться получить помощь от Мюрата. Так уж получилось, что скорее я вам помогу. И гораздо больше.

Он поцеловал ей руку. Он с трудом сдерживался от того, чтобы покрыть поцелуями все ее бледное лицо и дрожащие губы.

— Позвольте, я помогу вам подняться. Нам необходимо составить продуманный план, как действовать дальше.

Она стояла теперь вплотную к нему, и он не мог больше противиться невыносимому желанию — неожиданно она почувствовала на лице нежное прикосновение его губ. Это было впервые в ее жизни — она почувствовала наслаждение в объятии. Она сама потянулась губами к его губам… Но он отпустил ее. Он отодвинул ее осторожно, но твердо. Он сам чувствовал стыд и отвращение к себе от того, что сделал с этой женщиной, и от того, что он чуть было не оскорбил ее самым ужасным образом. Он понимал, что его напор и навык едва не вынудили несчастную девочку сдаться… Это было непростительно для него, дворянина, и ему была отвратительна безобразная ситуация, в которой он имел все козыри перед женщиной и всеми ими воспользовался… В то время как она была всего лишь несчастным орудием в руках грязных людей.

— Присядьте, я дам вам выпить, — сказал он.

Он усадил ее напротив камина и поднес бокал с шампанским.

— Выпейте, — посоветовал он. — И не надо говорить, пока вы не почувствуете себя полностью в порядке.

Он ненавидел женские слезы — они всегда вызывали у него неловкость и определенные подозрения. Его покойная жена, Лилиана, любила от души, в голос поплакать, и всегда выглядела при этом восхитительно. Через минуту она могла как ни в чем не бывало захохотать, небрежно вытирая лицо. Но Валентина плакала молча, и слезы ее текли ручьем в страшном безмолвии. Ее напряжение было безмерным, и когда оно спало, успокоиться сразу она просто не могла. Но у де Шавеля оказалось внутри не меньше нежности, чем снаружи было грубости; он заботливо укрыл ее плащом и деликатно оставил в покое. Она вдруг почувствовала себя ребенком и со вздохом прильнула к нему…