Лариса Черногорец - Не любите меня! Господа!

— Знаешь, — она отстранилась. — Как тогда, в детстве. — Она улыбнулась — Я вспомнила тот самый наш первый поцелуй. Так было только тогда, в самый первый раз.

— Я помню. Я все помню, Юленька.

Он обнял её и прижал к себе:

— Как жаль, что нельзя вернуть прошлого.

— Прости, Андрей, мне пора… да!.. мы с Ильей ждем ребенка…

Истомин смотрел вслед удаляющейся коляске. Когда-нибудь может быть она будет с ним. Еще не все забыто. Он почувствовал это в том поцелуе.

Юлия ехала домой. Настроение было прекрасным. Поцелуй Истомина всколыхнул её чувства, прошлое было словно вчера. Она смотрела в это прошлое, но уже без тоски и боли. У неё было прекрасное настоящее, и еще более прекрасное будущее. Надо же, как у Андрея взыграла кровь. А ведь действительно. Такие поцелуи — только у него.

Коляска подъехала к дому в тот момент, как от ворот поместья отъехала почтовая карета. Письмо. Письмо от Ильи. Она опрометью кинулась в дом. Наконец-то!

Гостиная особняка в Отрадной была пуста. Лакей оставил почту на газетном столике. Юлия кинулась к пачке писем. Заветный конверт на её имя с царским гербом. Она порезала палец острым тонким ножом для бумаги, пока разрезала конверт. Капли крови зловеще падали на бумагу:

«Настоящим сообщаем, что в результате военной операции геройски пали…»— буквы сливались, она не могла дочитать до конца.

«…а также корпусной хирург Юсупов Илья Иванович…»

Илья погиб! Она потеряла сознание.

Деменев влетел в комнату:

— Узнал. Девочки мои, все узнал! Черт, что все-таки деньги-то делают!

Уже неделю семья жила как на вулкане, в ожидании приезда главы семьи. Деменев был в Петербурге, пытаясь разузнать что-нибудь о судьбе Юсупова. Юлия отрешенно смотрела на отца. После известия о гибели мужа её ничего не могло утешить и порадовать. Деменев уселся перед ней на стул:

— Не погиб он, Юленька, ошибка дурацкая. Писарь ихний, корпусной во хмелю был, после налета этого. Теперь в темной сидит.

Юлия не верила своим ушам. Илья не погиб:

— Он жив! Да говори же толком!

— Пока точно неизвестно, дело было так. Пришел приказ выдвигаться на Казбеги — там, дескать, бунт и местные князьки войско собирают. Ну, корпус понятно остался, а четыре отряда на Казбеги пошло. Юсупов твой полевым хирургом. Когда прибыли туда — там тихо, мирно, чечены не фордыбасят, ну они с ночевкой остались. А ночью то на них и напали. Вырезали постовых начисто, четверых в плен забрали, Юсупов твой среди тех четверых был. Еще с ними Ермолов, графа Ермолова младший сын, что у нас на маскараде был, помнишь? Не смогли отбить, черти! Так что надежда, Юленька есть. Я там, на приеме с послом греческим познакомился. Жена у него черкешенка, красоты писанной баба, манерами — европейка. Она мне письмо к отцу своему дала. Он там князь — не князь — но тейпом правит, потомок самого князя Шамхана.

— Покажи! Юлия выхватила у него свиток.

— Ну, терпение. Юленька, терпение. Дай сроку пару дней, разыщем людей, через которых на князя этого выйти можно, найти надо, где в горах этот тейп их, село, кажется Хаса… да! Хаса. Управимся и начнем розыск.

— Его там, в плену убить могут каждую минуту! Может даже сейчас! — Юлия гневно сверкнула на отца глазами. — А ты «пару дней»! А ты знаешь, как там убивают! Над ними издеваются, я слышала, рассказывали…

— Не могу раньше, Юленька. Я должен в поместье дела уладить, ведь не одного дня приключение — сама понимаешь…

— Понимаю! Как князя этого зовут?

— Турлов. Хасав Турлов.

Юлия как заклинание твердила эту фамилию. Турлов. Он должен знать, что с её Ильей. Но одна… она не справится одна. Целых два дня ждать, быть в неведении. Да и вряд ли отец возьмет её с собой, беременную, даже до Пятигорска.

Юлия поднялась в свою спальню. Лицо Ильи, махавшего ей рукой на прощанье, стояло перед ней. Он жив. Она чувствовала это, она не верила ни на минуту, что он погиб. Если его не убили сразу, значит, есть возможность спасти его, но как? Она ничего не знает о той, другой жизни. Здесь, в темнице, даже на севере в глухой тайге, помочь ему было бы в её власти, но там, в горах, где живет жестокий народ, правят мужчины, а женщины ходят с закрытыми лицами — как она может ему помочь? И все-таки она должна. Нет времени ждать ни минуты.

Юлия подошла к туалетному столику. Открыв потайной ящик, она вытащила бархатную ладанку.

— Ну вот, пришло время использовать твой подарок папа. Этот случай действительно крайний.

На следующий день, рано утром, проводив отца с матерью в поместье и посетив ювелира, карандашом на бумаге она черкнула несколько строк:

«Папенька, маменька, простите, я еду выручать мужа».

Спустя несколько часов поезд уже вез её в Пятигорск.

В закрытом накуренном помещении придорожного трактира было полно народу. Юлия, в скромном дорожном платье, с саквояжем в руках, вошла в трактир, ища глазами хозяина. Толстый трактирщик трепал за шиворот неловкого мальчишку, рассыпавшего соль из солонки:

— Ах ты, шельмец, да ты мне…

— Простите! — Юлия привлекла внимание трактирщика, тот отпустил мальчишку и сердито рявкнул:

— Что вам угодно, дамочка!

— Мне нужен ваш совет. — Юлия вертела в руках свернутый червонец.

Трактирщик, явно заинтересовавшись красной бумажной денежкой стал любезным, и поклонившись, залебезил:

— Присядьте, сударыня, чем могу быть полезен?

— Мне нужен проводник.

Лицо трактирщика вытянулось:

— Простите-с!

— Проводник, мне нужен проводник до Хаса.

— А могу ли я поинтересоваться, ехидно улыбнулся трактирщик, зачем такой даме нужно в Хаса — это довольно далеко в горах, вы понимаете, что это опасно, там враги.

Юлия положила червонец на стол и стала разглаживать его:

— Мне нужен проводник, мне нужно найти там одного человека…

— Это, конечно, не моё дело, но с женщинами там не разговаривают.

— Со мной будут разговаривать.

— Ну что ж — приходите к вечеру. Я найду того, кто вас доставит в Хаса, только помните — путь неблизкий, верхом, и в горах холодно. Да! И стоить это будет больше червонца.

Юлия оставила купюру на столе и пошла к выходу. Обернувшись, она сказала:

— Передайте, что если мы договоримся, выехать нужно будет сегодня же.

Пятигорск остался позади. Юлия ехала верхом на сером в яблоках жеребце. Впереди её попутчик Руслан вел навьюченного багажом коня. Она с интересом наблюдала за угрюмым мужчиной. Странный на вид, невысокий, крепкий, рыжеволосый и с такой же рыжей бородой он был не похож на русского, но и на кавказца он не был похож ни капельки. Близко посаженные светло-серые глаза, прямой нос, он немного сутулился, но это его нисколько не портило. Трудно было определить его возраст — по глазам не менее сорока, по внешности — не более двадцати пяти. Проводник остановился: