Барбара Картленд - Слушай, смотри, люби

Внезапно он подошел к окну и распахнул его. В комнате было жарко, и Темпере показалось, что прохладный воздух не только освежил ее, но и снизил владевшее ею напряжение.

— Я заменю сейчас две оставшиеся картины, — сказала она, — а поскольку я не желаю быть замешанной в этой скверной истории, я ничего не скажу герцогу о вашем поступке. Пусть это останется на вашей совести.

— Вы очень храбры, — издевательски усмехнулся лорд Юстас — А что, если я подниму тревогу и объявлю, что застал вас за подменой картин?

У Темперы был наготове ответ.

— Мне будет легко доказать, что у меня не нашлось бы денег на то, чтобы заказать подделки, — сказала она спокойно. — Любое обвинение в мой адрес потребовало бы тщательного расследования, и вы отлично это понимаете. И можно будет легко доказать, в чем я вполне уверена, что деньги нужны мне не так, как вам.

— Вы думаете, что у вас есть ответы на все вопросы, — сказал лорд Юстас — Жаль, что у меня нет времени узнать вашу биографию. Было бы очень интересно.

Тон, которым он это произнес, заставил Темперу бросить на него подозрительный взгляд. Протянув руку, он взял у нее картину.

— Там, куда вам предстоит отправиться, она вам не понадобится, — сказал он.

И положил картину на стул.

А потом, прежде чем она успела опомниться, попытаться оказать сопротивление или броситься бежать, он одной рукой зажал ей рот и, обхватив другой, поднял ее на воздух.

— Покойники не умеют рассказывать, — воскликнул он. В голосе его звучала злобная насмешка — А мертвая камеристка ни у кого не вызовет ни малейшего интереса!

Тут только Темпера поняла, что он собирается сделать.

Она начала отчаянно бороться с ним, пытаясь в то же время закричать, но это было невозможно.

Он был очень силен, и рука, зажавшая ей рот, вывернула ей шею так, что сделала всякое сопротивление невозможным.

Она била его кулаками по груди и плечам, но это не произвело на него никакого впечатления. А он тем временем неумолимо тащил ее к открытому окну.

— Это должно научить вас не совать нос в чужие дела, — сказал он насмешливо.

Темпера почувствовала, что тело ее тесно прижато к подоконнику, на котором она лежит лицом вниз.

Перед глазами мелькнула пропасть внизу, куда ей предстояло рухнуть — прямо на скалы.

Это конец. Это смерть.

Она стала судорожно цепляться за раму. Лорд Юстас отнял руку от ее рта, чтобы оторвать ее руки от рамы, и она почувствовала себя слабой и беспомощной куклой в его руках. С тем, что должно было стать для нее последним вздохом, она испустила крик, оказавшийся на самом деле не более чем едва слышным, призрачным стоном.

И вдруг, когда он уже почти протолкнул ее в открытое окно, она услышала голоса. Когда падение казалось уже неминуемым и она почти ощущала боль, которую ей предстояло испытать, чьи-то руки, обхватив за талию, оттащили ее от окна.

Голова у нее закружилась, сердце как будто остановилось. Она была в чьих-то объятиях и знала, как бы это ни казалось невероятно, кто спас ее в последний миг.

Но она была слишком потрясена и испугана, чтобы сознавать что-либо, кроме того, что она не умрет и скалы внизу уже не грозят ей гибелью.

Темперу била дрожь, глаза ее были закрыты, она уткнулась лицом в плечо герцога, державшего ее на руках.

Он перенес ее в гостиную и хотел положить на диван, но она не отпускала его. Просто не могла отпустить, она все еще была не уверена, что не разобьется о скалы на дне пропасти.

— Все хорошо, — донеслись до нее его слова. — Все в порядке, вы в безопасности.

И тогда, ощутив невероятное облегчение от того, что ей не суждено умереть, она расплакалась.

Темпера почувствовала, как его объятия стали крепче.

— Вы в безопасности, дорогая, вы в безопасности. Никто никогда вас больше не тронет.

Она подумала, что все это ей снится, что все это одно ее воображение, но его губы коснулись ее лба, и, подняв на него залитое слезами лицо, она взглянула ему в глаза.

— Как вы могли решиться на такой отчаянный шаг, чтобы вернуть картины? — спросил герцог.

— А разве… разве вы знали… что их похитили?

Она с трудом узнавала собственный голос — такой он был хриплый. И она все еще дрожала от страха.

— Я узнал об этом вчера еще до отъезда — отвечал герцог. — Едва граф взглянул на Рафаэля, он сразу же понял, что это подделка.

— Я… я не знала, что лорд Юстас взял и эту… пока… пока не нашла их… в его комнате.

— Почему вы не пришли ко мне и не рассказали, что вы обнаружили? — спросил герцог. — Моя дорогая, я совсем не хотел, чтобы вы оказались в этом замешаны.

Темпера смотрела на него затуманившимися от слез глазами.

— Что… что такое вы… говорите мне?

Герцог улыбнулся:

— Нужно ли мне говорить вам, что я полюбил вас, как только увидел? Вы — ангел Леонардо да Винчи, которого я искал всю жизнь.

У Темперы перехватило дыхание.

— Вам… вам показалось, что есть… есть… сходство? — проговорила она задыхаясь.

— Как только увидел вас в саду.

Он оглянулся, и Темпера поняла, что дверь из гостиной в кабинет была закрыта.

Как будто почувствовав, что необходимо какое-то объяснение, герцог сказал:

— Предоставим лорда Юстаса графу. Все, что волнует меня сейчас, это ты, моя любимая!

И прежде чем она успела ответить и даже понять, что происходит, он склонился к ней и приник губами к ее губам.

Одно мгновение она чувствовала только безграничное изумление, а потом, как перед «Мадонной в храме», красота и восторг овладели ее душой, которая с этой минуты принадлежала только ему.

Он крепко прижал ее к себе, и она уже больше не могла думать, лишь чувствовать.

Страх, ужас, весь окружающий мир исчезли, остался только герцог и очарование заливавшего их лунного света.

Это было так прекрасно, так совершенно, что ей казалось, будто она умерла и попала в небеса.

Именно этого она жаждала. Это была любовь, такая, какой она ее себе всегда представляла.

Это было счастье, словно солнечным светом согревшее ей сердце.

Темпера прогуливалась в саду виллы Караваджио в Риме, любуясь прекрасными мраморными статуями, видневшимися тут и там среди кипарисов.

На ней было платье из темно-синего шифона, в котором она выглядела так, будто сошла с картины великого мастера. Платье сливалось оттенком с цветами, росшими в изобилии вдоль каменной балюстрады и у подножия статуй.

Солнце клонилось к закату, и над Римом разливался золотистый свет, который, казалось, исходил от самого города.

Дойдя до той части сада, откуда открывался один из самых великолепных в мире видов, она увидела перед собой весь город, раскинувшийся у ее ног, как детская игрушка Купол собора Святого Петра высился на фоне золотистого неба.