Шерил Сойер - Любовница. Война сердец

На этом беседа увяла. После того как Себастьян отрицал свой интерес к леди Гамильтон, ему больше нечего было сказать. Если бы он стал настаивать на предмете, это только снова сделало бы Делию подозрительной. Две женщины, очевидно, сблизились после того, как он их видел вместе в последний раз, но как бы Делия ни давала выход враждебности против него, он не мог предположить, что она станет обсуждать свой бомбейский адюльтер с Софией Гамильтон. Она должна знать, что сразу же потеряет уважение леди, если сделает это.

После нескольких минут молчания Делия заговорила. Она смотрела не на него, а на водоворот людей вокруг них, и он не мог сказать, был ли влажный блеск в ее ярких карих глазах вызван эмоцией или энергичным движением танца. Она сказала:

— Я любила тебя когда-то.

Себастьян почувствовал холод.

У нее был озадаченный тон, что заставляло ее выглядеть моложе, менее изощренной, больше похожей на уязвимое создание, с которым он впервые познакомился на поле для игры в крикет в бомбейском клубе.

— Я, действительно, любила. Единственное, чем я могу объяснить это, — ты казался мне другим человеком.

Он был растерян, поэтому ухватился за единственную доступную нить:

— Мы все меняемся, Делия.

Она насмешливо улыбнулась.

— Или мы остаемся точно такими же. Но некоторым людям требуется очень-очень много времени, чтобы понять нас.

— Ты пытаешься сказать, что я не любил тебя? К добру или к худу, мадам, но я любил. — Было удивительно, что прошлое немного ранило его. Но она первая начала это.

Она проговорила почти мечтательно:

— Я думала, что ты был красивый, и храбрый, и умный, совершенный. — Она насмехалась над ним. — Таковы были мои ощущения по поводу тебя: совершенный мужчина.

Теперь он был абсолютно холодным. Себастьян услышал уже достаточно, и если она скажет еще хоть слово, он попросит ее заткнуться.

Музыка заканчивалась. Они были единственной парой, которая сохраняла темп, движения их тел были превосходно скоординированы, а лица повернуты в разные стороны, на них застыло отчуждение.

Когда музыка, наконец, умолкла, они резко остановились, как будто перед краем пропасти. Делия позволила краю своего белого платья выпасть из руки и сделать маленький скользящий шаг в сторону, так чтобы его руки оставили ее талию. Ее лицо выглядело печальным, лишь с тенью упрека, но глаза были сухи.

— Прощай, Себастьян.

И это все.

Он усмехнулся:

— Никаких благословенных слов моему оружию, Делия? Никаких нежных слов прощания?

Неожиданно слезы нахлынули и задрожали на ее ресницах, готовые сорваться вниз.

— Если бы я могла получить тебя обратно таким, каковым ты, как мне казалось, был… — Она прилагала усилия, чтобы продолжить говорить. — Но ты не существуешь.

Затем она развернулась и убежала в толпу.

София и обожала и ненавидела этот зал одновременно. Вся неистовая суматоха, творившаяся там, настолько совпадала с ее внутренним состоянием, кроме того, она постоянно ощущала все возрастающее волнение после разговора с подполковником Грантом. Если бы Жак был одним из той банды, одержимой идеей уничтожить Бонапарта, тогда он должен быть сейчас среди французского батальона, подбираясь все ближе и ближе к своей жертве, а возможно, находясь все еще рядом с ней, выслеживая британцев.

Все то, что поведал ей Грант, еще более убедило ее в собственных предчувствиях: Жак был совсем близко. Сначала это было похоже на обычную подготовку перед волнующей встречей, ведь он говорил ей, что не сможет спокойно жить, находясь вдали от нее. И она всегда верила ему безоговорочно. Между их телами существовала какая-то необъяснимая сильнейшая связь, которую невозможно было разорвать. София очень старалась выкинуть эту идею из головы, но та упиралась, сверкая в ее сознании как запретная радость, которая всегда так сладка. Любовь, которая в одно и то же время была и ее стыдом, пульсировала в венах, заполняя каждую секунду ее жизни, проведенную в одиночестве. Она была неразрывно связана с ним, ее тело вожделело его так, что теперь она не могла не принимать этого. Это стало столь же естественным, как и способность человека дышать. Неизбежным, как смерть. Она больше не могла отрицать эту страсть. И эта страсть, вместо того чтобы отнимать у нее силы, возрождала ее вновь и вновь, с каждым пробуждением, с каждым воспоминанием о его прикосновении, его голосе, всех таинствах их любви.

Софию пугало чувство нависшей опасности, которое ощущалось даже в самых незначительных переменах вокруг. Она мгновенно замечала малейшие изменения в лицах женщин, все нюансы того, что чувствовали сейчас мужчины. Никто не мог скрыть естественного напряжения, компенсированного присутствием чрезмерного количества вина. Некоторые из женщин умоляюще смотрели на герцога, охваченные благоговейным страхом. На молодых лицах все больше было выражение удивления, на пожилых — страдания. Они осознавали, через что им придется пройти и что вновь придется пережить.

И сквозь всю эту неразбериху к ней внезапно пришло четкое осознание того, что объектом Бонапарта был Брюссель. В тот момент, когда Себастьян сказал ей об этом, она уже знала, что вся власть — в руках императора. А еще более логичным было бы предположить то, что давала ему таковая ситуация. Если бы ему удалось разгромить объединенное королевство, следующим его шагом стала бы Бельгия, затем Нидерланды, которые обеспечат ему не только безопасный тыл с севера, но и линию портов, прилегающих к Англии, и плюс еще две сильнейших армии в его распоряжении.

Сейчас, когда она огляделась вокруг, пробежав глазами по залу, ей показалось, словно она увидела спокойный уверенный силуэт Бонапарта, выбирающего подходящий момент для того, чтобы властно поднять руку и одним жестом превратить всю толпу в разбросанные тела, валяющиеся по полу, как сломанные куклы.

София танцевала, делая вид, что примет любое предложение, открыто реагируя на любую тему, на которую только захочется поговорить джентльмену. Ничто не могло стать запретом для обсуждения во всей этой гнетуще-танцевальной атмосфере непонятного ожидания и ужаса. Единственным танцем, в котором она никогда не участвовала, был вальс. Когда она объяснила это офицеру, пригласившему ее на танец, он моментально принес ей бокал вина, и они удобно расположились на софе. Офицер сидел так непринужденно, разговаривая с ней, будто знал и обожал ее всю жизнь. Если бы вальс закончился пятью минутами позже, он бы обязательно снова предложил ей потанцевать. Потом к ней подошел следующий партнер, показавшийся ей таким обделенным, что она положила обе руки ему на плечи и поцеловала юношу в щеку, в тот момент они обменялись такими красноречивыми взглядами, которые она вспоминала потом всю жизнь. Это было словно прощание навсегда.