Анри Ренье - Ромэна Мирмо

Все это создавало Тимолоорскому султану бесспорную популярность, слагавшуюся из любопытства и удивления. Парижу было приятно видеть этого необычайного посетителя, который покинул на несколько месяцев свою дикую родину, дабы приобщиться к нашему западному быту, но привез с собой своих министров, своих телохранителей, своих поваров, своих фетишей и своих ручных зверей, среди коих насчитывалось полтора десятка маленьких танцовщиц, желтых, как золото, одетых в вышитые алмазами покровы, обутых в остроконечные туфли и увенчанных тиарами, заливающимися серебром колокольчиков. И успеху Тимолоорского султана в глазах парижан немало способствовали эти хорошенькие экзотические куколки, шуршащие шелками и звякающие металлами, с иератическими [4] Иератический (от греч. hieratikos) — священный. позами и манерными телодвижениями. И вот сегодня официальные круги и высший свет приглашались посмотреть, как они будут плясать в своих многозвучных нарядах в садовом театре Кателанского луга [5] Кателанский луг — небольшой увеселительный парк в Булонском лесу в Париже, открыт в 1856 г. По недостоверной легенде, на этом месте был убит Арно де Кателан, трубадур французского короля Филиппа Красивого (1268–1314). , на каковом представлении должен был самолично присутствовать султан, что и наполняло ночной Булонский лес необычным оживлением.

Между тем виктория [6] Виктория — легкий двухместный скоростной экипаж с откидным верхом, запрягаемый одной или двумя лошадьми. Назван так в 1844 г. в честь Александрины Виктории (1819–1901), королевы Англии с 1837 г. двинулась дальше. Некоторое время лошадь могла идти рысью, потому что поток экипажей направился к Кателанскому лугу по разным дорогам, но вскоре опять пришлось ехать шагом. Действительно, скопление было необычайное. Продвигались медленно. Иной раз какая-нибудь задержка останавливала четверной ряд колясок и автомобилей, которые были словно спаяны друг с другом, колесо к колесу, дверца к дверце, фонарь к фонарю, к немалому удовольствию зевак, толпившихся по сторонам и встречавших шутками и одобрительными замечаниями господ во фраках и дам в вечерних туалетах. Эти возгласы из толпы вторили хрусту упряжи, гудению моторов. Иногда воцарялась недолгая тишина. Тихо трепетала листва, и в воздухе проносилось благоухание мятой травы, теплой коры, смешанное с запахом кожи и женских духов.

На подступах к лугу полицейские и конная муниципальная стража охраняли порядок. Месье Клаврэ и его спутники, выйдя из коляски, добрались без особого труда до входа в садовый театр. Там им пришлось стать в очередь, которая росла с каждой минутой. Все спешили. Толкались, возмущались, здоровались, обменивались приветствиями и рукопожатиями. Топтались на месте. Но все же понемногу подвигались к контролю. Наконец у месье Клаврэ, Андрэ и Пьера де Клерси оторвали углы их голубых билетов, и они очутились по ту сторону ограды. Перед ними природный склон спускался к сцене, освещенной электрической рампой, с деревьями в виде лесной декорации. По обе стороны средней аллеи, до зеленых откосов, замыкавших площадку, шли ряды стульев, плотно привязанных друг к другу и уже большей частью занятых. Получался огромный партер, полный шумным гулом, в котором выделялись взрывы смеха и голосов. Отыскивая, справа и слева, свободные места, месье Клаврэ и братья Клерси дошли до середины аллеи, как вдруг Пьер де Клерси заметил три незанятых стула. Две ворчливые дамы и господин с огромной розеткой в петлице нехотя дали дорогу вновь прибывшим.

Как и говорил месье Клаврэ, они приехали не последними. В самом деле, театр все еще наполнялся. Входящие размещались все с большим и большим трудом. Вдруг за оградой поднялись громкие голоса возмущения. Полиция прекратила доступ. Опоздавшим приходилось остаться ни с чем. Люди повзбирались на стулья, чтобы посмотреть, чем вызван этот шум. Каждому в публике доставляла явное удовольствие мысль, что он попал в число избранных. Пьер де Клерси, смеясь, высказал это. Одна из его толстых соседок утвердительно кивнула головой и бросила на молодого человека приязненный взгляд. Андрэ де Клерси улыбнулся замечанию брата, стараясь в то же время отыскать в толпе мадам де Вранкур, но он видел вокруг себя только незнакомые лица.

Вдруг раздались звуки труб. На сцене скрестились электрические лучи. Публика издала радостное восклицание. Все встали, приветствуя появление Тимолоорского султана и его свиты.

В раме ярко освещенной зелени он в самом деле казался подлинным выходцем из сказки. На нем было длинное одеяние поверх другой одежды, сплошь покрытой золотым шитьем. Его объемистая муслиновая чалма была увенчана султаном из драгоценных камней. Он неспешно опустился в кресло в правом углу сцены, сложив руки на эфесе изогнутой сабли. Вокруг него, на корточках, в живописном беспорядке, расположилась свита, в то время как сиплая и пронзительная музыка раздирала воздух гнусавой и заунывной мелодией. Под звуки инструментов выступили танцовщицы.

Они шли по трое в ряд, взявшись за руки, мелкими и легкими шажками направляясь к султану. Приблизившись к нему, они простирались ниц. Ударял гонг, трое из них вставали и отходили в глубину сцены. Когда все они там собрались, публика захлопала, а они стояли, неподвижные, маленькие, далекие, странные в своих длинных шафранных покрывалах, со своими смуглыми лицами, в сверкающих тиарах. Казалось, они нарисованы на странице старинной восточной рукописи с наивными и замысловатыми миниатюрами. Пьер де Клерси сказал это месье Клаврэ, и тот ответил:

— Да… Посмотри, страница переворачивается.

И в самом деле, теперь, перед рампой, золотые статуэтки плясали. Это был медленный, осмотрительный, ученый танец при котором торс оставался неподвижным и лицо безмолвным, в то время как руки и ноги двигались с осторожным изяществом. То сходясь, то расступаясь, плясуньи выполняли хитроумные фигуры. Они изображали встречи, приветствия, совещания. Загадочной мимике вторили редкие аккорды инструментов. Это было непонятно и красиво, но ожидание зрителей было обмануто. Эти молчаливые и размеренные движения сбивали их с толку. Они рассчитывали на что-то более шумное, более грубое, более пряное, более возбуждающее, чем этот копотливый и священнодейственный балет. Им хотелось судорог и прыжков. Неужели этот малайский султан, недвижимо и равнодушно взирающий на этих мудреных плясуний, не вскочит вдруг с места и, выхватив огромную кривую саблю, не скосит к своим ногам несколько желтых головок в золотых тиарах? Но нет! Потонув в кресле, сложив руки на эфесе парадной сабли, Тимолоорский монарх, в муслиновой чалме с самоцветным султаном, словно спит и видит сны!