Анри Ренье - Ромэна Мирмо

Его мучила глухая, жгучая боль. Ромэна его не любит, не полюбит никогда. Но тогда почему же она подошла к нему, как друг? Почему делала вид, будто интересуется им?

Почему она расспрашивала его об его планах на будущее? Почему ей как будто нравилось его общество? Почему она дала установиться между ними той близости, которая так легко приводит к любви? И перед глазами у Пьера возникали картины. Он видел Ромэну на их прогулках по Парижу; Ромэну в Аржимоне, блуждающую с ним по парку; Ромэну в Ла-Фульри, в старой столовой, украшенной рисунками Эроса и Психеи. Ах, какое все это было близкое и вместе с тем далекое! Психея погасила свою лампаду, и настала мучительная, одинокая тьма, когда идешь куда-то, без вожатого и без цели.

Пьер де Клерси все шел. Снова слезы катились у него по щекам, но это уже не были слезы сожаления и любви, это были горькие и раздражающие слезы смущения и злобы. Он плакал над самим собой, над своей слабостью, над своей трусостью. Потому что он был трус. Любит его Ромэна Мирмо или нет, разве он не поклялся себе, входя к ней в комнату, выйти оттуда только господином ее тела, с душой, навеки укрепленной сознанием победы, сознанием того, что он сломил своей волей оказанное ему сопротивление? Вместо подтверждения его энергии ему оставалось лишь свидетельство его бессилия и смятения. И Пьер де Клерси, с горечью в сердце, видел себя снова лицом к лицу с Ромэной, то порывистым, то грубым, то жалким, пытающимся выказать силу, но изображающим только пустое ее подобие. Он позорно повел себя, как нервный ребенок, он, так упорно мечтавший действовать как человек, уверенный в своей воле, способный подчинить ей и самого себя, и других. О да, он может плакать, слезы вполне под стать всему его поведению сентиментальной и безвольной душонки!

С яростью Пьер де Клерси вытер покрасневшие глаза. Внезапный прилив гнева сжал ему кулаки и охватил его всего. Не все еще было потеряно, и из глубины отчаяния к нему стремительно вернулась надежда. Что, если это была только мимолетная слабость? Почем знать, может быть, увидев Ромэну снова, он поведет себя с нею совсем иначе? В нем вдруг возникла безумная потребность снова быть с ней; говорить с ней, сделать последнюю попытку. На этот раз он уже не даст себя остановить пустым сомнениям. Он уже не уступит перед ее угрозами. Он опустит ей на плечо тяжелую и твердую руку, И она почувствует ее победительную тяжесть. Но есть ли еще время настигнуть Ромэну? Он лихорадочно взглянул на часы. Было десять минут десятого, поезд отходил в девять с половиной.

Извозчика, где взять извозчика? На пустынной улице не было видно ни одного экипажа. Тогда он бросился бежать как сумасшедший. Вдруг он заметил фонари фиакра [47] Фиакр — наемный экипаж. . Он вскочил в него, сунул кучеру в руку двадцать франков и крикнул ему:

— На Лионский вокзал, скорей, скорей, скорей!

Кучер удивленно взглянул на золотой, энергично выругался и стегнул свою клячу. Пьер де Клерси топал ногами от тревоги и нетерпения. На повороте лошадь чуть было не упала. Дальше фиакр зацепился о ломовую подводу. Наконец появился Лионский вокзал, со своими освещенными часами. Пьер зажмурил глаза, чтобы не видеть, сколько они показывают. Им владел только образ Ромэны. Она еще здесь, наверное. Надо, чтобы она была еще здесь, он этого хочет. К нему вдруг вернулось все его хладнокровие. О, он не набросится на Ромэну; он не возобновит сегодняшней борьбы. Нет, он подойдет к ней спокойно, молча. Он возьмет ее за руку, он заглянет ей в глаза, так глубоко, так повелительно, что она не сможет противиться его воле и склонит голову в знак покорности.

Говоря себе это, он сошел с фиакра и направился к автомату с перонными билетами. Механизм проскрипел. Пьер, с билетом в руке, спокойно спросил служащего, где поезд на Рим. Из ответа служащего он запомнил: на одиннадцатом пути. Он ускорил шаг. Одиннадцатый путь был пуст. Железнодорожник у столба менял таблицу с часом отхода. Поезд на Рим ушел…

Вместо отчаяния, которое должно было бы его охватить, Пьер де Клерси ощущал лишь невыразимое облегчение… Он чувствовал себя как человек, который благодаря случайности вдруг освободился от непосильной задачи. Что через несколько часов он может, если хочет, погнаться за Ромэной, поехать за ней в Рим, настигнуть ее в бегстве, это ему не приходило в голову. На этот раз он мирился с судьбой: против нее он не пойдет. Он признал, что он трус, и в этой трусости находил удовольствие. Она давала ему своего рода спокойствие, и он эгоистически им наслаждался. А потом, у него была его любовь к Ромэне. Теперь, когда она далеко, когда она для него потеряна, когда он ее, быть может, никогда больше не увидит, он может мечтать о ней как угодно, распоряжаться своими воспоминаниями. Он освободится от действительности, как освободился от этой жажды действия, которая была великой мечтой его юности. Теперь он займет место в ряду смирившихся и лишних, рядом со своим братом Андрэ, застывшим в надменной печали, и месье Клаврэ, воображаемым путешественником. Он будет с теми, чья жизнь не удалась. Сколько есть таких среди всех этих людей, которые суетятся вокруг него, толпятся у касс, толкаются в ненужной спешке, стараясь внушить самим себе, что жизнь — важное дело!

Эти мечты заняли его некоторое время. Он снова шел по улицам, то почти пустым, то людным. Он пересекал площади, шагал по проспектам. Вдруг он почувствовал, что голоден. Он узнал Елисейские поля. Бар «Модерн-Палас» был неподалеку. Пьер де Клерси сошел по лестнице. Возле двери, у свободного столика, он тяжело опустился на кожаный диван.

В баре было довольно оживленно. Тут были всякие люди. Сидя то поодиночке, то группами, то с девицами, они словно обосновались здесь навеки. Подземная зала напоминала большую гробницу, куда внешний шум долетал далеким и заглушенным, и все эти люди казались совершенно довольными своим небытием. Им, конечно, ничего не было нужно, кроме накрашенных губ и химических напитков, заменявших им любовь и жизнь. Пьер де Клерси глядел на них с любопытством. Отныне он будет как они. Для него этот вечер — вечер посвящения и отступничества. Разве он не приучается дышать новым душевным воздухом, не отрекается от того, что было его надеждой? Конец отважным порывам! Отныне действие будет для него заключаться в том, чтобы заказать коктейль или задрать подол. Он вкусит унылые наслаждения праздных и малодушных, — и, развалясь на мягком кожаном диване, он тихо погрузился в окружавшую его расслабленность.

Его вывел из оцепенения ораторский голос Фердинана де Ла Мотт-Гарэ, который, покинув компанию, где он разглагольствовал, подсел к нему.

— А, да это вы, Клерси! Ах, дорогой мой, Гомье и Понтиньон вами недовольны. Они говорят, что вы их безобразным образом покинули в деле с принцем. В конце концов, я понимаю, что неохота ехать в Китай, здесь небось лучше! Впрочем, по-моему, принцу уезжать не следует. Метла скоро заработает. Да что, Гомье и Понтиньон и по возвращении получат свои префектуры [48] Префектура — должность префекта, лица, стоящего во главе департамента. . Груша созрела, тысяча чертей!