Элизабет Мотш - Правосудие в Миранже

На лицах собеседников застыло выражение удивления и непонимания.

— Я выбрал служение Христу. На мой взгляд, католицизм сегодня наиболее близок к его учению. Я не утверждаю, что он полностью соответствует ему, я говорю лишь, что другие религиозные течения отошли от него еще дальше. Как бы там ни было, Иисус Христос учил, что истинная религия — это любовь.

Жаспар хотел было возразить, что Иисус не проповедовал плотскую любовь, но вдруг почувствовал себя каким-то приземленным и агрессивным, этаким неотесанным деревенщиной. Он потерянно переводил взгляд с вдовы на священника, со священника на вдову. Чувство ревности приводило его в замешательство, физически истощало. Ему хотелось вытянуться на постели, прямо между ними… Но он выдавил:

— Я пойду спать.

Бенедикт улыбнулся ему.

— Вы правы. Нам всем нужно как следует выспаться.

Он решительно встал с постели и потянулся за одеждой. Сам того не желая, Жаспар покосился на его стройное мускулистое тело. В полной тишине иезуит натянул льняное белье, облачился в белую шерстяную сутану, подпоясался веревкой и, надев на шею крест, накинул плащ, капюшон которого сразу же опустил на лицо. Данвер молча следил за метаморфозой.

Анна не удерживала ни одного, ни другого.

Выходя из комнаты, они, как по команде, обернулись. Анна робкими, чуть неловкими движениями поправляла на себе ночную рубашку и оттого выглядела, как невинная юная девушка. Бенедикт послал ей воздушный поцелуй. Жаспар на прощанье слабо улыбнулся.

Лаборатория казалась более мрачной, чем обычно. Проходя мимо лабораторного стола, Жаспар с досадой пнул его ногой.

По подземелью он брел вслепую, безошибочно находя дорогу, словно животное, ведомое на поверхность инстинктом. Нащупав крышку люка, он с силой толкнул его…

Жаспара встретила сияющая физиономия мамаши-трактирщицы. В одной руке толстуха держала воронку, в другой пробку. Ее муж наполнял очередную бутылку вином из небольшого бочонка. Вот как, они спекулируют спиртным в ночное время… Данвер хотел пройти мимо, но трактирщица по своему обыкновению преградила ему путь.

— Что-то вы очень быстро обернулись, — она с улыбкой ожидала ответа, но, увидев искаженное яростью лицо судьи, пожала плечами и, посторонившись, пробормотала: — Этого и следовало ожидать. Она передумала.

Трактирщица отвернулась и продолжила прерванную его появлением работу: она закупоривала наполненные бутылки.

Он рухнул на кровать, даже не сняв сапог. Жаспар знал, что ему ни за что не заснуть. Его мучила лишь одна мысль: что делать? Издалека доносилось совиное уханье. Две ночные птицы вели диалог, однообразно повторяя пару одних и тех же нот. Жаспар подумал о Коломбане: перекличка сов обязательно привлекла бы внимание парнишки. Он отогнал от себя страшные картины ареста, заковывания в кандалы и попытался представить счастливую жизнь мальчика под опекой пастора… Крик сов действовал на Данвера угнетающе. Люди всегда считали его зловещим предзнаменованием, хотя для самих птиц он был, возможно, любовной песнью… Жаспар вспомнил, что говорил Коломбан о бородатой ведьме: «Это печальная женщина, она потеряла всех своих детей и теперь ищет их». Он хотел бы помолиться за него… Но он не может даже молиться. Он хотел бы спать рядом с Анной. Просто спать. Крики птиц изводили его. «Пусть они замолчат!» — рвалась из его горла немая мольба. Нужно дождаться рассвета…

Около девяти часов утра за ней прибыл отряд стражников в составе десяти человек. Из своего окна Жаспар видел, как они рассыпались вокруг аптеки, перекрывая все возможные пути побега. Поспешив на площадь, Данвер спросил у лейтенанта полиции, за кем они пришли, и услышал мрачный ответ: за кем еще, если не за вдовой?

Обвиняемую под конвоем повели во Дворец правосудия Миранжа. Позади процессии шагал судья Данвер, которого прохожие принимали за распорядителя этой операции.

В суде же, наоборот, его желание войти вместе с ней, а не с судьями сразу же настроило магистратуру против него. Тем не менее Ла Барелль любезно предложил ему принять участие в заседании суда…

Данверу было совершенно наплевать на разочарование председателя, но он не смог сдержать дрожи, узнав о решении, которое тот собирается принять. Точнее, оно уже было принято и единодушно одобрено тремя судьями. Они подчинятся только королевским указам, должным образом сформулированным и официально доведенным до их сведения. В ожидании этих документов они продолжат собирать вещественные доказательства, вести следствие и принимать решения, они не собираются отказываться от исполнения своего служебного долга. Что касается судьи-инспектора, то отныне суд не будет оказывать ему никакого содействия.

Жаспар переводил взгляд с председателя суда на обвиняемую и обратно. Анна Дюмулен выглядела бледнее, чем на предыдущих заседаниях, зато Ла Барелль был в своей лучшей форме.

Перечень пунктов обвинения, зачитанный им церемонным тоном, заметно увеличился. Еще до подозрительной кончины Гастона Дюмулена поведение его жены было в высшей степени предосудительным. Ей вменялось пренебрежение семейным очагом, мотовство, распутство, непристойное поведение, разжигание гнева и ревности у оскорбленного супруга — человека безупречной репутации, презрение к простым людям и служителям церкви, незаконное использование ядовитых веществ…

Председатель Ла Барелль только не уточнил, из каких источников суд получил эти сведения: от кюре Миранжа, лжесвидетелей или городских сплетниц.

Но неопровержимого доказательства убийства суд не нашел, не без сожаления в голосе признал Ла Барелль, этакий местный царек с урезанными правами. Допрос с пристрастием не изменил показаний вдовы, напротив, пытка словно придала ей новые силы. От Всевышнего они или от дьявола суд не установил, ибо выяснение этого вопроса превышает компетенцию суда. Таким образом, последний, придерживаясь своих выводов, обязан применить законы правосудия.

И, поднявшись из-за стола, это правосудие в лице председателя суда, двух заседателей и послушной им своры напыщенно огласило свой вердикт: вдова Дюмулен приговаривается к изгнанию.

Ее вышлют из города этим же утром, чтобы ничто не могло повлиять на исполнение приговора. Солдаты вывезут ее за пределы провинции и передадут в руки других представителей закона, те отправят ее дальше, и так далее, до тех пор, пока она не окажется вдали от родных мест, там, где ее не знает ни одна живая душа. Вернуться в Миранж она не смеет под страхом смерти.

Такой приговор выносился ведьмам, которые не признали вины даже под пыткой. Но если стойкость спасла вдову от костра, поспешность суда лишила ее всякой надежды на прекращение дела за отсутствием состава преступления. Еще бы несколько дней, горестно размышлял Данвер, и процесс, вне всякого сомнения, был бы остановлен…