Элизабет Мотш - Правосудие в Миранже

— Желаете ли вы что-либо сказать? — спросил председатель суда у подсудимой. Любезность его тона граничила с неприличием.

— Да, — ответила осужденная. — Бог свидетель, что этот приговор несправедлив и жестокость может взять верх над невиновностью. Но придет день…

— Какая наглость! Как вы смеете?!.

— …Придет день, когда позор падет на головы судей, а не на меня.

— Выведите ее вон! — взревел председатель суда.

— Подсудимая публично оскорбила нас, — прокомментировал Канэн.

— Потаскуха, — прошипел Бушар.

Судья Данвер метнул в него испепеляющий взгляд.

Спустя несколько минут Анна Дюмулен покинула Дворец правосудия в окружении десятерых стражников. Жаспар Данвер снова шел за конвоем, топавшим по улицам старого города. Таким образом горожане узнали о приговоре суда, вынесенном вдове аптекаря. Ей было разрешено взять кое-какие личные вещи, при условии, что она поторопится.

На площади мелькнул силуэт Караш д’Отана. Клиенты «Золотого льва» с любопытством следили за приближавшимся эскортом. Хозяйка предостерегающе подняла руку, едва один из них открыл рот, чтобы заговорить. Вдова, словно сомнамбула, вошла к себе в дом. Головы завсегдатаев трактира разом поднялись к окну в надежде увидеть ее за ставнями…

Она появилась на пороге, сжимая в руке вышитую сумку, словно ненадолго отправлялась в большой красивый город. У дверей ее поджидала черная двуколка с гербом Миранжа. В полной тишине стражники помогли вдове подняться на высокую ступеньку.

Гордость и боль превратили ее лицо в застывшую маску, и со стороны могло показаться, что в двуколке сидит не человек, а мраморное изваяние. Ее тонкий профиль четко вырисовывался на фоне серой каменной стены, словно вырезанный резцом искусного мастера. Экипаж тронулся, но вдова даже не оглянулась.

Двуколка скрылась за поворотом, а вскоре в отдалении затих и цокот копыт по брусчатке.

Вот так в полдень вдова Дюмулен исчезла из города. Толпа в молчании разошлась, и площадь опустела. Жаспар Данвер еще долго слушал, как над городом летел низкий и тягучий звон колоколов.

Жаспар не знал, сколько времени провел в этом зале и сколько стаканов вина успела принести ему хозяйка трактира. Он был в стельку пьян, но все же разглядел в окружавшем его тумане высокую фигуру в белой сутане.

— Прошу вас, — пробормотал судья, указывая на скамью с другой стороны стола. Он чувствовал, что не владеет ни собственным голосом, ни телом, и не знал, чего в его словах было больше — иронии или отчаяния. Однако он приободрился, увидев, что его поняли правильно.

Собственно говоря, иезуит был не намного трезвее. Они обменялись несколькими словами и погрузились в молчание. Глядя прямо перед собой, оба думали об одной и той же женщине, и оттого, что они знали это, их печаль казалась смешной, а апатия нелепой. Они должны были, скорее, драться на дуэли либо покончить с собой из-за потерянной любви или невозможности спасти любимую женщину.

Из состояния прострации их вывели отдаленные крики и топот множества ног.

По мере приближения к площади стенания становились громче, в них вплетались пронзительные крики и звяканье колокольцев…

Узкую улочку, которая вела к площади со стороны восточной окраины города, заполнило настоящее человеческое стадо — шумная и безликая толпа людей разного возраста. Молодые и старики безжалостно бичевали себя, не забывая осыпать ударами голые спины тех, кто тащился впереди.

Розовые лепестки, еще кое-где оставшиеся на измочаленных ветках, которыми эти люди хлестали себя, выглядели, по меньшей мере, странно и неуместно.

— Венчиковый терн, — произнес Жаспар. — Под цветком находятся маленькие шипы…

Когда хвост процессии поравнялся с постоялым двором, судья и иезуит признали в последнем страннике шевалье д’Ирэ. Лупить его терновыми ветками было некому, и он, осознавая свой позор, стучал себя в грудь и кричал, что он — недостойнейший из недостойных. Тем не менее от имени своих собратьев он обратился к толпе, которая жадно ждала разъяснений.

— Сторонники Очищения уничтожены! Смерть лжепророкам! Это развратники, завистники, клятвопреступники, опора Сатаны! Позор им! Они будут ввергнуты в зыбучие пески ада! Слава Господу нашему! С его благословения родился новый религиозный орден — Недостойные Пролитой Крови. Его сторонники перед вами, на этой площади!

— Вы хотели знать, верю ли я в дьявола… — шепнул иезуит Жаспару. — Вот вам мой окончательный ответ: да! — и он указал пальцем на шевалье д’Ирэ.

— Недостойные, — продолжал оратор, — униженно признают себя мерзкими отбросами, грязью, экскрементами. И они берут на себя все чужие грехи, чужое распутство и отсутствие веры! Они каются за все колдовские преступления, совершенные в округе!..

— Началось, — прокомментировал Бенедикт.

— Недостойные Пролитой Крови жаждут дать решительный бой абсолютному злу! Я имею в виду женщину с растрепанной бородой!

— Вот уж абсолютное зло! — хмыкнул кто-то в толпе. — Это ж баба!

— Именно так! — тут же парировал шевалье. — Бородатая женщина считает, что ей позволено присваивать себе мужские атрибуты!

Толпа осуждающе зароптала.

— …Господь пожелал, чтобы было два пола. Сначала он создал мужчину, а потом женщину, чтобы она составила ему компанию. Но Ева возжелала знаний Адама, и это привело к падению обоих!

Волна нервного возбуждения прокатилась по толпе потомков Адама и Евы. Один из горожан коснулся небритой щеки стоявшего поблизости Недостойного и перекрестился. Мамаша-трактирщица протянула сторонникам шевалье круглую буханку хлеба, но те отказались принять ее. (Женский пол ничего не понимает в духовной сфере.)

— Неужели Ева была бородатой женщиной? — спросил мальчик из толпы.

Захваченный врасплох, шевалье промямлил:

— Да… в некотором смысле… можно было бы сказать, первая женщина.

— Значит, бородатая женщина похожа на первую женщину! — заключил свежий мальчишеский голосок.

Тряхнув грязной спутанной шевелюрой, шевалье поднял руку, призывая собравшихся на площади к порядку, и замогильным голосом поведал:

— Скоро состоятся… сеансы публичного изгнания бесов!

— О! И кто же будет их проводить? — поинтересовались из толпы.

— Наши братья, сведущие в этом деле.

— А что они будут делать?

— Искоренять зло, поселившееся в телах людей!

— Где?

— В пещере Зазе!

Появившийся кюре — похоже, он только что встал из-за стола — был сражен увиденным наповал. Католическая религия в опасности! Он со всех ног помчался в ризницу церкви Святой Благодати и вернулся с полным горшком святой воды. «Сегодня повторится 15 августа! — решил он. — Народ нужно освятить с головы до пят!» И, чтоб слова не расходились с делом, кюре начал кропить своих прихожан. Недостойные тут же запротестовали против такого обращения. Католическое рвение священника смывало с них благородный налет всеобщего греха. А кроме того, святая вода оказалась холодной!..