Аннетт Мотли - Ее крестовый поход

Она не заговорила с сарацинским капитаном, снаряженным как для битвы, который тихо ехал рядом с ней. Обратив печальный взор на тропинку, которая вилась впереди, она пыталась через молитву вновь обрести путь к Богу.

Возможно, характер задания был не по душе сопровождавшим Иден солдатам, сделав их медлительными и невнимательными. Как бы там ни было, они оказались совершенно не готовы к тому, что ждало их в окруженном высокими скалами ущелье, по которому они рассчитывали к вечеру спуститься с гор.

Какое-то время они проехали в должном порядке — попарно, вслед за Иден и предводителем отряда, и последние уже спускались вереницей на гостеприимную равнину, но в следующий момент двадцать всадников смешались в одну кучу, окруженные вдвое превосходившим их по количеству отрядом верховых и пеших, обрушившихся подобно лавине с гор и деревьев. Как ни храбро они отбивались, все случилось слишком внезапно. Вооруженные до зубов и находившиеся на собственной территории, они тем не менее один за другим падали от смертельных ударов боевых топоров, мечей и утыканных шипами булав, и мозг их смешивался с кровью, пропитывая песок. Все закончилось в несколько секунд. Иден, будучи неспособна из-за угнетенного состояния воспринимать подобные ужасы, лежала без чувств в окружении трупов, рядом с обезглавленным телом молчаливого капитана.

Когда она очнулась, первой ее мыслью было, что, возможно, она попала в ад. Голова ее свешивалась вниз, а висок ритмично бился обо что-то твердое и странно теплое. Нижней половины тела словно не существовало. Но теперь ей было все равно. Затем Иден еще раз провалилась в спасительное забытье.

Вновь вернувшись из черной пустоты, она определила, что находится не в аду, а перекинута через седло скачущей лошади. Она застонала, и размеренное движение прекратилось; голова больше не билась о горячий лошадиный бок. Чьи-то руки обхватили ее вокруг талии, а затем она уже неуверенно стояла на земле.

Медленно освобождаясь от оцепенения, Иден огляделась. Окружавшие ее лица не принадлежали людям Ибн Зайдуна, хотя они были так же хорошо вооружены и в большинстве своем очень молодые. Она нахмурилась, пытаясь сообразить. Потом припомнила.

Заметив ее бледность, один из них выступил вперед, собираясь поддержать ее, и улыбнулся довольно дружелюбно.

— Кто вы? — с трудом выговорила Иден, ощутив при этом, что горло горит огнем.

Человек предложил ей свою бутыль с водой.

— Имя мое не имеет значения. Я, как и все мы здесь, только слуга моего хозяина.

— Султана?

Но он больше не сказал ни слова. Забрав назад бутыль, он указал коричневым пальцем на ее коня. С радостью и облегчением Иден поняла, что по крайней мере не потеряла Балана, и охотно села в седло. Кавалькада двинулась дальше.

Прошло не так много времени, когда она заметила, что незнакомые воины везут ее почти точно на север, если судить по солнцу, и уже приближаются к подножию мрачных, неприступных гор. Захватившие ее, по-видимому, не собирались причинять ей вреда, но в то же время и не были расположены к разговорам. Любая попытка задать вопрос о таинственном хозяине или выяснить, почему ее не убили вместе с прежними провожатыми, обрывалась коротко:

— Молчи, франкская женщина.

Поняв, что ничего не добьется и только разозлит их, Иден ушла в себя, вновь обратившись к молитве. Однако хорошо знакомые слова сейчас мало значили для нее. То, что с ней происходило, казалось нереальным, фантасмагоричным, как во сне. Иден почти не воспринимала окружающее, ее не волновали ни резкие, опасные повороты тропы, ни собственная дальнейшая судьба. Сидя на спине Балана, она просто смотрела на камни впереди, без мысли, без чувства.

Так она проследовала без малого тридцать миль. В пути они дважды останавливалась, но ни разу не выходила она из почти сомнамбулического состояния. Будь она способна рассуждать, она, возможно, поняла бы, что таким образом тело ее давало спасительный отдых предельно истощенному рассудку.

Она пришла в себя только на закате. Вид солнца, опускавшегося за горный кряж, напомнил ей о Тристане, как будто бы он находился рядом. Наверное, ей предстояло вечно видеть его в кроваво-красном сиянии… на крыше дворца в Акре… и в райском садике под Дамаском. Сейчас ее вновь окружали горы: дикие зубчатые цепи усеянных валунами перевалов и отзывающиеся эхом каньоны, самые мрачные и угрожающие из всех, через которые довелось ей проезжать.

Она получила ответ лишь на один вопрос.

— Это хребет Ансарийя, женщина, тот, что лежит между реками Омс и Оронт.

Что-то смутно знакомое было в этих названиях, будто бы известное или слышанное раньше, но ощущение это сразу же пропало.

— Далеко ли нам ехать? — устало спросила она, почти не рассчитывая получить ответ.

— Недалеко. — Молодой мужчина указал вверх, на черневшую громаду гор.

— Я ничего не вижу, только скалы.

Все же, вглядевшись попристальнее в темноту, она увидела еще кое-что. На черном, неприятном силуэте гор появилось несколько крошечных, еле заметных огоньков. По мере того как отряд подъезжал ближе, огоньков становилось все больше. Тропа неожиданно повернула, и Иден поняла, что огоньки светились не на склоне горы, а на огромной чернеющей массе, которая неясно вырисовывалась у подножия. Неровные, украшенные башнями, напоминавшие замок очертания указывали на существование еще одной неприступной твердыни, подобной той, которую она недавно покинула.

— Это крепость вашего хозяина?

— Это Масияф!

Вновь Иден показалось, что название ей знакомо.

— А ваш хозяин? — снова спросила она.

— Вы предстанете перед великим Рашидом, который поступит с вами по своему желанию.

Имя ничего не сказало Иден. Она молилась, чтобы это не оказался еще один деспот, подобный нечестивому Ибн Зайдуну.

Хозяин Масияф сидел за столом, когда вернулся его отряд. Пиршественный зал находился в центре замка, построенного в виде лабиринта, с единственным входом через неприметные ворота в одной из массивных стен. Ворота были двойными и тщательно охранялись. Прозвучал пароль, который неоднократно отозвался эхом в ведущих к залу коридорах, увешанных тяжелыми гобеленами и устланных богатыми коврами. Хозяин Масияф был сродни Ибн Зайдуну. Иден ясно видела, что Рашид, кем бы он ни был, также купался в роскоши. Войдя в зал, она вдруг ощутила атмосферу Мэйтгрифона: тот же многоголосый рокот разговоров, заунывные стенания трубы, звон бубнов, настойчивый грохот барабана; тот же стук посуды и суета людей, не способных долго усидеть на месте.

В зале находилось не менее ста пятидесяти сарацинских воинов, рассевшихся за четырьмя столами, расставленными буквой «Е» по очевидной иерархии. Теперь было не сложно узнать хозяина, ибо манера держаться выделяла его среди всех собравшихся. Он не был ни высок, ни массивно сложен и являлся среди собравшихся единственным человеком преклонного возраста, хотя сам возраст определить было невозможно. Как и Элеонора Аквитанская, сидящий во главе стола человек мог быть и сорока лет от роду, и стоять уже одной ногой в могиле. Мудрое лицо патриарха было испещрено глубокими морщинами, но глаза, которые обратились на вошедшую в сопровождении капитана белокожую женщину, оказались ясными и проницательными, а жесты были легкими и быстрыми. На нем были черные с золотом одежды, весь вид его демонстрировал абсолютную власть. Все это Иден успела заметить, прежде чем ее бесцеремонно толкнули вперед и она упала перед ним лицом вниз.