Барбара Картленд - Неотразимый Кавалер

А для него разрыв всегда означал слезы и обвинения, упреки и неизбежное жалобное: «Что я сделала не так?.. Почему я тебе больше не нравлюсь?.. У тебя есть другая?»

Он слишком хорошо знал эти вопросы — все они были ему известны.

Самостоятельно открыв выкрашенную в элегантный желтый цвет дверь и хлопнув ею за своей спиной так, что полированное медное кольцо застучало «та-та-та», лорд Мельбурн сказал себе, что он последний раз совершает такую глупость — снимает для своей любовницы дом.

Покровительствовать оперной артистке было модно. Вывозить ее на прогулки в Парк, обеспечить собственным экипажем и лошадьми, надеяться, что она сохранит хотя бы мнимую верность до окончания отношений. Но в то время как у других мужчин конец связи проходил дружески, без каких-либо сложностей, у лорда Мельбурна все неизменно получалось иначе.

Его начинали преследовать со слезами и разрывающими сердца письмами, с мольбами об объяснениях и с упорным нежеланием верить в то, что милорд действительно больше не заинтересован.

Его экипаж ждал внизу, скромный закрытый экипаж, который лорд Мельбурн использовал по ночам для подобных визитов. Кучер явно удивился, увидев его так рано, и резко поднял вожжи. Симпатичный молодой лакей, ростом выше шести футов, закрыв за лордом дверцу кареты, вскочил на козлы к кучеру и тихо бросил ему:

— Спорим, все кончилось!

— Быть не может, — ответил тот. — Он же и месяца с ней не провел.

— Однако все уже кончилось, — убежденно произнес лакей. — Мне знакомо выражение его лица, когда он говорит себе «все», и тогда действительно все заканчивается.

— Никогда не любил этих француженок, — заметил кучер. — Предыдущая была англичанкой. Теперь кто следующая?

— Она ему надоела за три месяца, — с удовольствием произнес лакей. — Интересно, чем они ему так быстро надоедают?

Сидя внутри кареты, его светлость задавал себе тот же самый вопрос: почему женщина внезапно переставала казаться ему привлекательной?

Он ведь наслаждался тем, что выводил Лиану напоказ перед своими друзьями. Брал ее с собой в игорные клубы, в Албани Румз, к Моттону, в Воксхил Гарденз. Ему казалось, что она затмевала всех женщин, присутствовавших в этих местах. Она была веселой, она была привлекательной, она обладала joie de vivre [9] Жизнерадостность (фр.). и энергией, которые очаровывали всех, кто с ней заговаривал.

— Тебе чертовски повезло, — сказал однажды лорду Мельбурну сэр Генри Стейнер, и зависть, прозвучавшая в голосе друга, была очень приятна.

«Подберет ли теперь сэр Генри то, что я бросил», — подумал он. Но, помимо Стейнера, найдется еще не меньше дюжины тех, кто с радостью начнет бороться за благосклонность этой француженки, которая уже очаровала многих среди самых взыскательных и избалованных молодых людей высшего света.

«А мне, тем не менее, она больше не нужна», — подумал лорд Мельбурн.

Вытянув ноги, он положил их на сиденье напротив.

— И черт с ней! — вслух воскликнул он. — Черт с ними со всеми!

Он знал, что с его стороны было глупо испытывать какую-то вину за ту сцену, которая только что произошла. Он знал, что именно Лиана, а не он сам, поломала установленные правила.

Принято, что соглашение между джентльменом и его любовницей — это исключительно коммерческое предприятие. Они наслаждаются обществом друг друга, и обязанность женщины — быть как можно привлекательней и всеми возможными способами получать максимальную плату за свои прелести. Но даже речи не может идти о любви, сердцебиениях и разбитых чувствах.

И, тем не менее, везде, где был замешан Кавалер Мельбурн, все правила разлетались в разные стороны. Кавалером его прозвали еще в детстве. Теперь даже родственники с трудом вспоминали его настоящее имя.

Это прозвище он приобрел в тот день, когда впервые появился в атласной курточке и панталонах. Даже в возрасте шести лет ему удалось носить этот костюм с таким видом, что у одного из приятелей его отца вырвалось восклицание:

— Боже, но он ведь уже выглядит настоящим Кавалером!

Прозвище закрепилось, и теперь не было сомнения, что оно оказалось самым подходящим. Сам принц Уэльский следовал моде, установленной лордом Мельбурном: скромные превосходно скроенные сюртуки и замысловато повязанные галстуки, отказ от роскошных драгоценностей и вообще всего того, что имело отношение к «обязательному набору денди».

Но прозвище подходило и по другим причинам: во всей стране не было человека, способного так ловко управлять двуколкой или фаэтоном; его посадка, когда он выезжал верхом на охоту с борзыми, была лучше, чем у всех, кто окружал его; он великолепно стрелял и превосходно боксировал.

Таким образом, Кавалер Мельбурн был самым желанным, самым неотразимым и вызывавшим всеобщую зависть мужчиной в Лондоне.

Милорд вылез из экипажа, остановившегося на Беркли стрит, с глубокими скептическими складками на лице и плотно сжатым ртом и, войдя в холл своего лондонского особняка, отдал дворецкому шляпу и трость.

— Завтра утром в половине десятого я уезжаю в Мельбурн, Смитсон, — сказал он. — Прикажите заложить мой новый фаэтон и передайте Хокинсу, чтобы он отправился с багажом впереди меня. Пусть он возьмет быструю повозку, а не «ноев ковчег», которой он пытался воспользоваться в прошлый раз, когда я выезжал в деревню.

— Очень хорошо, милорд, — ответил дворецкий. — Для вашей светлости есть записка.

— Записка? — переспросил лорд Мельбурн, принимая конверт с протянутого серебряного подноса.

Еще до того, как прикоснуться к конверту, он догадался, от кого была записка. Нахмурившись, он прошел в библиотеку, где обычно проводил время, будучи дома один.

Дворецкий поспешил открыть перед ним дверь, и он прошел в один из самых красивых залов в Лондоне — длинный салон с книгами вдоль стен, украшенными ляпис-лазурью колоннами и резными золочеными карнизами.

— Вина, милорд? — спросил лакей.

— Я справлюсь сам, — ответил лорд Мельбурн.

Стоя и глядя на запечатанный конверт в своей руке, он подождал, пока за лакеем закроется дверь.

Он слишком хорошо знал, от кого была эта записка, и думал, не является ли она на самом деле ответом и решением всех проблем, которые волновали его в карете. Следует ли ему жениться? Не окажется ли это положение более приятным и спокойным, чем непрерывные притворные жалобы.

Медленно, чуть ли с неохотой, он распечатал конверт. Изящный, возможно, даже чувственный почерк леди Ромейн Рамси был легко узнаваем, но каждый, хоть слегка разбирающийся в почерках, почувствовал бы решимость в каждом красивом росчерке ее пера. Записка была короткой.

«Мой дорогой непредсказуемый Кузен!

Я рассчитывала, что Вы навестите меня сегодня вечером, но была разочарована. Существует много важных тем, которые я хочу обговорить с Вами. Приезжайте завтра в 5 часов, когда мы сможем быть одни. Ваша Ромейн».