Николай Бахрошин - Ромео и Джульетта. Величайшая история любви

Священник молча остановился в дверях и долго прищуривался на Ромео, кренясь и покачиваясь.

— У вас дело ко мне, святой отец?

Тот напрягся и просипел что-то неразборчивое.

— Простите? Не знаю, право, чем обязан подобной чести…

— Да уж, честь велика! — заворчал сбоку Бальтазар. — От такой чести, молодой господин, нам бы серебряную посуду потом посчитать не мешает…

— Джу… — вдруг изрек отец Джузеппе, садясь прямо на пол.

— Что, падре?

— Джу… Джу… Та! Та-а! — нажал он голосом, поводя вокруг невидящими, налитыми кровью глазами.

— Я глубоко извиняюсь, почтенный падре, но не могли бы вы изъясняться по-итальянски? — встрял Бальтазар. — Мы с моим господином, знаете ли, не слишком сильны в благородной латыни.

— Сдается мне, это не латынь, — заметил Ромео. — Почтенный падре чем-то сильно расстроен.

— Ну, господин, это-то я за десять шагов учуял, его расстройство… Дух от его расстройства такой, что нам тоже впору закусывать!

Отец Джузеппе вдруг ожил и попытался подняться с пола. Перекатился на четвереньки, но на этом оставил сие бесполезное занятие. Довольно осмысленно глянув на Ромео снизу вверх, он вдруг внятно произнес:

— Отец Лоренцо! Послал с известием! Джульетта в могиле! Спеши, Ромео…

На этом силы его иссякли, руки подломились, и он упал навзничь.

— Он умер? — странным, ломким голосом спросил Ромео.

Вместо ответа отец Джузеппо издал звучный, переливчатый храп.

— Умер… Скажете тоже, молодой господин… С чего бы ему умирать? Уж точно, что не от жажды… — проскрипел Бальтазар, наклоняясь к священнику. — В винном погребе вашего почтенного батюшки и то дух слабее… Думаю, господин, надо перенести его куда-нибудь. Нехорошо, когда святые отцы валяются по всему дому опавшей листвой. Перед людьми неудобно… Господин, господин, где вы?!

Оглянувшись, Бальтазар уже не нашел рядом Ромео. И, как показалось ему, почти сразу, за окном раздался грохот копыт по булыжникам. Бальтазар кинулся к окну и успел увидеть спину Ромео, уносящегося по узкой улочке на незнакомой лошади. Не иначе, схватил первую попавшуюся из конюшни Ласкано…

— Куда же вы, молодой господин? Куда вы? — недоуменно топтался у окна слуга.

Ответом ему стал лишь раскатистый храп отца Джозефа.

— Вот и пойми этих господ! — поведал Бальтазар спящему падре за неимением других собеседников. — У молодых — молодая дурь в голове, у старых — старая… А я считаю, все одно дурь! При их-то деньгах жить бы, да радоваться… А эти мечутся, то — в изгнание, то — из изгнания… И чего, прости Господи, им неймется? Уж я б на их месте…

Что бы он на их месте, Бальтазар не смог объяснить и значительно покачал головой. Понятно, что жил бы совсем по-другому. В удовольствии жил бы и в неге, а не в такой суете!

Он снова покосился на всхрапывающего падре, нахмурился и отправился на всякий случай собирать вещи.

У многих народов, что населяют север Европы, существует такое выражение — разбудить беса. У нас оно не в ходу. Святая Церковь учит, что бесы никогда не спят, строя козни против рода людского. А кто сомневается, может обратиться за разъяснением к Святой Инквизиции, где умеют растолковать всё просто, быстро и убедительно.

Не ставя под сомнение авторитет Святой Истинной Церкви, я лично считаю, что никогда не спит сам прародитель зла со своими ближайшими подданными. Мелкие бесы все-таки задремывают иногда. Но потом, конечно же, просыпаются и продолжают с новой силой вращать колеса людских грехов.

Иначе, чем объяснить то, что случилось с Кормилицей?

Сначала, получив от Ромео крупный куш золотом, она честно отслужила деньги, потворствуя влюбленным во всех их тайных делах. Тем более, поначалу действительно не видела большой беды, что молоденькая сеньорита раскинет ножки перед пригожим юношей. Когда же еще? Молодость — для греха, старость — для покаяния, так говорят.

Помолвлена с другим? Ну и что? Тоже, тоже прости Господи, беда не большая. Не жена же — невеста. Когда и порезвиться девице, как не до свадьбы? Потом-то муж начнет смотреть за ней куда строже, чем снисходительные родители. А что касается пресловутой крови девичества, или нежелательных плодов от запретной любви, то опытные женщины всегда знают массу способов имитировать первое и избавиться от второго. Мужчин, в сущности, очень легко обманывать. Тот же муж-покойник, прости Господи ему грехи, хоть и колотил ее смертным боем, подозревая что-то, но, на самом деле, даже не догадывался, насколько ветвистые рога украшают его буйную голову.

Она, Кормилица, хоть сейчас готова поделиться с ласточкой своими богатыми знаниями тайных женских приемов. Иначе зачем девушке нужна наперсница?

Потом случился их тайный брак. И хоть Ромео на радостях еще отсыпал ей золота, Кормилица стала крепко бояться. Одно дело — постельные удовольствия, другое — женитьба без родительского благословения! Тут как бы саму не ободрали кнутом на городской площади, когда дело вскроется…

Потом — смерть Джульетты… Которая вроде как и не смерть, а вообще непонятно что… Господи спаси-сохрани-помилуй!

Это было уже совсем серьезно, такая заварилась похлебка, что ложкой не провернешь. Отец Лоренцо, этот ирод, по которому инквизиция давным-давно плачет, и ее, получается, втянул в такие дела, что кнут на площади за счастье покажется…

В подвалы инквизиции попасть легко, а вот выйти сложно!

Тут Кормилицу и начал толкать под локоть пробудившийся бесы. И бесы эти были страшненькими и жадненькими. Да, боялась до судороги. До того, что ночью просыпалась в холодном поту, хотя и пила на ночь сверх обычной меры. Донести, что ли… Впрочем, донести не долго, результат-то каков? Доносчику, известно, вознаграждение выделяют из имущества подозреваемого. А какое у нищего падре имущество?

Так нашептывали уже другие бесы — жадненькие. Дело в том, что золота, переданного ей Ромео, вполне хватило бы на свой дом под старость и сытый кусок на бедность. Была у нее такая мечта — зажить на склоне лет вольно и независимо, никому не прислуживая. Только дом-то — домом… А если, скажем, к нему и виноградничек прикупить, и землицы пахотной, да рощи олив — так и зажила бы! Издольщики-крестьяне на нее бы работали, а она — понукала! Полная стала бы госпожа, кабы деньжат добавить…

И начало у Кормилицы в голове вертеться, днем и ночью свербить — как бы ей еще заработать на этой истории?

Они, бесы жадности…

А как заработаешь? Только рассказать кому, чтоб, значит, не поскупились за вести. Ласточку-то жалко, рассудила она, но, если по-другому глянуть, не своя же кровь! А собственная шкура к телу всегда ближе, чем прихоти господской дочки.

Сначала Кормилица надумала выдать заговорщиков старому Капулетти. Но вовремя сообразила, что награды ей здесь не отломится, а неприятностей — не обберешь. «Ах ты, чертовка старая! — разъярится, небось, Николо. — Ты-то куда смотрела, кобылья морда, в каком стакане свои свинячьи глаза забыла?!»