Марина Друбецкая - Продавцы теней

Эйсбар подскочил к киноаппарату и заглянул в объектив.

— Да! — возбужденно крикнул он и хлопнул в ладоши. — Есть!

Аппарат застрекотал. Эйсбар начал съемку.

Лара стояла не шелохнувшись, понимая, что происходит что-то необыкновенное, словно нечто постороннее, внешнее приподняло ее над полом, и боясь нарушить неосторожным движением это состояние полуполета. И все остальные стояли не шелохнувшись, пораженные и завороженные волшебством, сравнимым лишь с волшебством.

Вдруг раздался короткий пронзительный крик. И тут же второй — долгий, полный животного ужаса. Пламя вспыхнуло мгновенно. Загорелись кружева на Ларином платье, и вот уже пылают ее роскошные черные волосы — знаменитые кудри Лары Рай. Мгновение — и огонь перекинулся на декорации, побежал сверкающей струей по деревянному полу к двери, вырвался в коридор, заскакал, затанцевал, закружился веселым вихрем по стенам.

Первым опомнился Ожогин. Прыгнул на Лару, повалил на пол, стал рукой сбивать с нее пламя. Подскочил Чардынин, сдернул с себя пиджак, накрыл их обоих, покатил по полу.

— Провода! — крикнул Эйсбар и с перекошенным бешеным лицом исчез за декорацией. — Провода подвели!

А вокруг уже бегали люди, тащили ведра с песком и водой, лили воду на стены, сыпали на пол песок, суетились, размахивали руками, орали, матерились, толкались, кидались грудью на языки пламени, пытались их догнать, остановить, уничтожить.

Пожар унялся быстро, огонь успокоился охотно, вроде бы подразнил, показал язык и — в кусты, но люди все не могли опомниться, продолжали бегать, материться, толкаться, таскать ведра и размахивать руками.

В углу неподвижно лежал большой обгорелый куль. Чардынин осторожно развернул его. Ожогин, обхватив Лару обеими руками, прижимал ее к себе. Лицо Лары было черным. Вместо платья — обугленные лохмотья. Чардынин с силой развел руки Ожогина, оторвал его от Лары и поднял на ноги.

— Карету! — прошептал Ожогин помертвевшими губами. — Карету скорой помощи! — и заорал, как будто внутри его кто-то с полоборота завел мотор: — Быстро!

А карета скорой помощи уже мчалась во весь опор к Калужской заставе. Колеса взрывали лужи, выплескивали из них брызги и мелкую каменную дребедень, высекали искры из брусчатки. Визжали на поворотах тормоза. Ахали и крестились вслед старухи. Подкатив к кинофабрике, карета сделала головокружительный вираж и встала как вкопанная у подъезда.

Из кареты выскочили врач и два санитара с носилками. Навстречу им выбежал Чардынин в мокрой грязной рубахе.

— Сюда, сюда, сюда, — суетливо повторял он, хватая врача за руки и бестолково болтаясь у того под ногами.

Врач отодвинул его и вместе с санитарами скрылся в подъезде. Через несколько минут они вновь появились на лестнице. На носилках, укрытая простыней, лежала волоокая дива Лара Рай с обугленным лицом. Носилки погрузили в карету, еще раз отодвинули в сторону суетливого Чардынина, захлопнули дверцы…

И вновь понеслась карета по улицам — прочь, прочь от Калужской заставы, взрывая лужи, высекая искры из брусчатки, взвизгивая на поворотах. Скорей, скорей, скорей! В Шереметевскую больницу, что на Сухаревской площади, в ожоговое отделение.

За каретой, подскакивая на московских ухабах, летело василькового цвета авто, за рулем которого сидел человек с остановившимся взглядом и белым лицом мертвеца. Он не видел дороги. Перед его глазами стояла Лара Рай, какой он впервые увидел ее много лет назад. Юная пава с сомнамбулическими движениями и огромными полусонными глазами тогда еще не знала своей красоты. Она давно уже не была той девочкой. И он, желая вернуть ту, давнюю, любимую, он затеял дьявольскую игру света и тени. Как будто можно повторить человека. Даже на экране. Даже на экране. Он стиснул зубы, и лицо его побледнело еще больше.

Тем временем в проявочной лаборатории Эйсбар разглядывал изображение, постепенно выступающее на пленке, которую он успел выхватить из киноаппарата.

— Потрясающе! — в крайнем возбуждении шептал Эйсбар, облизывая пересохшие перекошенные губы и наблюдая, как на пленке появляется нимб вокруг головы Лары, а ее лицо словно уходит в глубину кадра, покрываясь ретушью тени. — Невероятно! Надо повторить эксперимент! Непременно повторить!

Лара Рай лежит на белой кровати в комнате со стерильно-белыми стенами — неподвижная и немая. Голова и лицо закованы в плотный кокон из бинтов. В коконе на уровне глаз прорезаны узкие щели, чтобы Лара могла смотреть на мир. Но Лара не смотрит на мир. Она вообще не открывает глаз. Тонкая бледная рука сухой веткой брошена на одеяло. Но Лара не шевелит рукой. Она вообще не шевелится. Время от времени заходит сестра милосердия, бесшумно скользит по палате и делает Ларе укол. Раз в день Лару увозят на перевязку, смазывают обожженные места вонючей мазью, опять забинтовывают. Тело Лары не пострадало. Про лицо врач молчит. А волос нет и не будет.

Так проходит неделя.

Всю неделю Ожогин сидит на жестком стуле возле постели Лары, уставившись неподвижным взглядом в пол. Плотный ежик его волос крепко тронула седина. Лицо осунулось, под глазами залегли тени, от носа ко рту потекли глубокие борозды морщин.

Чардынин осторожно приоткрывает дверь, робко заглядывает в щелку, видит, что перемен нет, на цыпочках подкрадывается к Ожогину, шепчет что-то на ухо — докладывает о делах на фабрике, просит указаний. Чаще всего Ожогин не реагирует, молчит. Иногда кивает или качает головой. Редко — кидает отрывистое слово. Сегодня Чардынину особенно трудно решиться на разговор. Сегодня — премьера «Веронских любовников». В главной роли — Лара Рай. Запланированы грандиозные гулянья в «Элизиуме». Лара должна была блистать в средневековом итальянском костюме: серебряный шнур подхватывает под грудью свободно ниспадающее алое платье, на роскошных распущенных волосах — серебряная сетка, усыпанная крошечными бриллиантиками, рукава-буфики тоже перевиты серебряным шнуром. Что делать?

— Что делать, Саша? — шепчет Чардынин, перегнувшись через ожогинское плечо. — Отменяем премьеру?

Ожогин резко мотает головой. Ни в коем случае.

— Наденешь смокинг, — отрывисто говорит он.

— Я? — поражается Чардынин, плохо представляющий себе, как этот смокинг выглядит.

— Ты, ты. Наденешь смокинг, будешь ходить, пить шампанское и говорить, что на следующей неделе Лара Рай приступает к съемкам в новой фильме. А сейчас отдыхает в санатории.

— Кому говорить? — продолжает недоумевать Чардынин.

— Всем. Иди, Вася, иди. Не мешай. — Он делает нетерпеливый жест рукой.

Чардынин пятится к двери и просачивается в коридор.