Элизабет Кларк - Дорогами судьбы

— Вы справитесь и с погодой, и с вашими животными, — сказал он. — Это очевидно для всех. — Он замолчал, думая о ее муже. — Или почти для всех. И я верю, что у вас всегда будет достаточно и мяса бизонов, и оленины, и рыбы. То, чего я опасаюсь, не касается ваших умений, миссис Далтон. Я опасаюсь, что ваше плохое мнение обо всех без исключения мужчинах принесет неприятности всем нам.

Он рассматривал ее с ног до головы, представляя себе скрытые складками юбки нежные изгибы ее женственности, готовые к наслаждению. Он представил себе, как она извивается под ним, царапает его спину и выкрикивает его имя.

— И потом, миссис Далтон, — продолжал он хриплым голосом, — хотя ваш муж Фрэнсис, возможно, и не обладает опытом перехода через прерии, все же он сделал хороший выбор, женившись на вас.

Внезапно он осознал, что ему все-таки придется выполнить ее недавнюю просьбу: он должен будет оставить эту женщину в покое. Что-то в ней запало ему в душу, — то, как она вглядывалась в горизонт, или ее решимость всю ночь провести у очага, пытаясь развести огонь, только бы не признавать, что она не может сделать этого сама, а может, то, как ловко она справилась с его коровой, будто всю свою жизнь только и делала, что занималась животными, — все это вместе привлекало его, мешало уйти прочь.

И в умоляющем взгляде ее полных слез карих глаз он наконец-то прочитал правду: было нечестно с его стороны разговаривать с ней так, будто она была свободна, — была тем, кем хотела быть, и с тем, с кем она хотела. Жена Фрэнсиса Далтона попросила его оставить ее в покое. И ему ни к чему думать о ней. Черт побери, разве он не считает себя порядочным человеком?

Так что, если он собирался и дальше считать себя таковым, эта женщина не могла стать частью его жизни в дороге. Конечно, она будет играть исключительно второстепенную роль, роль чего-то такого, что не даст ему ночью терзаться муками совести, когда он снова будет думать о…

Черт! Он не мог даже подобрать нужных слов. Когда он думал о своей жизни дома и о тех, кого оставил там, в Индиане… Простите меня, Пармелия и Джон. Но он знал, что ему не будет; прощения — никогда.

— Все, о чем я вас прошу, миссис Далтон, это чтобы вы говорили мне, если вам что-то понадобится. Понимаете?

Ее рот приоткрылся, между блестящих губ показались жемчужно-белые зубы. Она выглядела удивленной.

— Но как же быть с Вайолет? — спросила она. — Мне нужно будет научить вас доить ее или убедиться, что другие женщины будут делать это по очереди…

Он рассмеялся.

— Я не вижу в этом ничего смешного, — сказала Шарлотта, Ее щеки стали цвета вечерней зари. — Корова, которую не доят как следует, будет болеть так же, как собака…

— Да, я знаю это, миссис Далтон. Я сам вырастил несколько десятков коров за эти годы. Думаю, стоит отдать Вайолет семье Вестроу.

Карие глаза Шарлотты почернели.

— Тогда зачем же, скажите на милость, вы делали вид, что нуждаетесь в моей… — Она замолчала. — О, теперь я, кажется, отлично понимаю, зачем вы это делали. Вы хотели одурачить меня…

Люк не мог ничего с собой поделать.

— Вы ошибаетесь, миссис Далтон, я старался заключить самую важную сделку в моей жизни, — пробормотал он. И ушел, говоря себе, что на этот раз сдержит свою клятву, — ради нее самой.

Каждую ночь в течение двух недель, последовавших за отъездом из Индепенденса, Шарлотта просыпалась от холода. Она удивлялась, как могут дни быть такими жаркими (казалось, что солнце прожигает тело насквозь), а ночи — такими холодными. Особенно много неприятностей доставляли полуденные грозы, которые случались с выводящей из терпения регулярностью. Насквозь промокали и ее чепчик, и ее одежда, и обувь, и даже надежды и мечты.

Она была истощена, практически не могла двигаться, отчаянно мечтала о сне и том покое, который он мог ей дать. Но что-то более сильное, чем потребность в отдыхе, изводило ее, давая ее телу энергию, которая посреди ночи была ей не нужна…

Каждый раз, когда Шарлотта закрывала глаза, она видела Люка Эшкрофта и чувствовала его запах, как будто он лежал рядом с ней или даже на ней, закрывая собой каждый дюйм ее тела и наполняя ее…

Шарлотта встряхивала волосами, чувствуя, что близка к помешательству. Она не понимала, как чувство, о котором она никогда прежде не задумывалась, может в такой степени пленить ее мысли. Она так мало знала Люка Эшкрофта, но ей казалось, что их жизни взаимосвязаны каким-то важным, глубоким и таинственным образом. Она не хотела видеться с ним, но чувствовала, что какие-то неподвластные ей силы уже свели их, будто ей самой судьбой было предначертано узнать Люка, и узнать его близко.

Она не хотела думать или мечтать о нем, видеть его, мысленно или наяву, но каждый миг он незримо присутствовал рядом: она представляла, как он касается ее, ощущала удовольствие оттого, что сама прикасалась к нему, ощущала его запах, его вкус… Шарлотта стыдилась своих грешных мыслей и очень злилась на себя за то, что была достаточно глупа, чтобы выйти замуж за Фрэнсиса — или вообще связать свою судьбу с мужчиной.

Тогда это казалось такой замечательной идеей, думала она, вспоминая о той ночи, когда они с Фрэнсисом прогуливались по городу, и он обнял ее.

— Мы подходим друг другу, как луна и звезды, Шарлотта. Я бы хотел поехать на запад вместе с Люсиндой и Маркусом и знаю, что ты тоже хотела бы этого. А что, если мы поедем туда как муж и жена?

Сейчас она вспоминала, какие мысли, словно сумасшедшие скакуны, проносились тогда у нее в голове. Она годами клялась себе, что никогда не выйдет замуж! Но в ту ночь она увидела свое будущее в ином свете: в длинных, низких лучах западного солнца грелась земля, где высокое огромное небо, другая, чистая почва, ожидающая, когда ее коснется плуг. Она увидела себя с детьми, семьей. Новая большая мечта…

Шарлотта открыла глаза. Когда они привыкли к темноте, молодая женщина увидела, что она в палатке совсем одна, без Фрэнсиса. Снова одна… Как часто в этой поездке по вечерам она видела другие молодые семейные пары, которые смеялись вместе, целовались, танцевали под музыку скрипки и губной гармоники! В сердце ее появлялась боль. Было ли с ней что-то не так? Может быть, в ее внешности был какой-то изъян, заставлявший Фрэнсиса так явно избегать физической близости? Интересно, Беула Бейкер, эта несчастная женщина без языка из Кастелтона, пришлась бы Фрэнсису больше по вкусу?

Услышав, как под чьими-то ногами хлюпает грязь, Шарлотта почувствовала прилив энергии. Сегодня ночью для нее наступило время попытаться, так сказать, взять быка за рога и взглянуть ее супружеской жизни и своему мужу прямо в лицо. То, что Фрэнсис был добрым и нежным, не должно было означать, что он к ней никогда не прикоснется, разве не так? И не будет танцевать с ней, и не закружит ее под звездами, как на глазах у Шарлотты кружил свою жену мистер Вестроу?