Элизабет Кларк - Дорогами судьбы

Когда Фрэнсис вошел в палатку, Шарлотта села, начав шумно встряхивать свое одеяло, потому что вдруг почувствовала себя слишком неловко, чтобы говорить.

— Все в порядке? — услышала она собственный голос минутой позже.

— В полном порядке, — сказал Фрэнсис, укладываясь рядом с Шарлоттой и натягивая на себя одеяло. — Завтра будет прекрасный день.

Шарлотта попыталась собрать все свое мужество. При этом ей меньше всего хотелось обидеть чувства мужа.

— Фрэнсис, — в конце концов, произнесла она, и сердце быстро забилось у нее в груди.

— Да, дорогая, — мягко отозвался он. Она перевела дух и спросила:

— Ты не хочешь поцеловать меня?

Фрэнсис склонился над ней и целомудренно поцеловал в щечку.

— Спокойной ночи, — прошептал он.

Шарлотта почувствовала, как по щеке катится слеза. Она вдруг ощутила себя такой одинокой, как никогда раньше, тонущей в море чувств, которым она даже не могла дать имя.

— Я хотела сказать «поцеловать, как муж целует свою жену», — сказала Шарлотта. — Я имела в виду больше, чем просто поцелуй.

Ну вот! Все-таки она это сказала! Но Фрэнсис ничего не ответил. Она смотрела в темноту в ожидании какого-то движения в свою сторону.

— Мы начали долгое, суровое путешествие, — наконец сказал он. — Давай сохраним силы для поездки, Шарлотта, а о супружеских обязанностях подумаем потом.

На какой-то миг Шарлотта закрыла глаза, представляя, что находится где-то в другом месте. Они с Люсиндой всегда так поступали, когда их родители дрались. Они представляли себя принцессами из далеких стран, жизнь которых текла, в окружении придворных дам и галантных кавалеров, в обстановке вечного праздника.

Тем не менее, ей не хотелось находиться где-то в другом месте. Ей нравилось думать о том, что она — член большой группы переселенцев, которая двигается на запад. Ей просто хотелось чувствовать себя любимой.

«Ох, мамочка, — беззвучно прошептала Шарлотта. — Какую ужасную ошибку я совершила.» Она знала, что заботится о Фрэнсисе гораздо лучше, чем некоторые знакомые женщины о своих мужьях. Но их супружество было неправильным, она знала это, — хотя и не знала, каким должен быть «правильный брак».

Лежа, без сна в темноте, она не могла перестать думать о том, что же с ней все-таки было не так, почему чувства Фрэнсиса по отношению к ней были именно такими.

— Я хочу обменять одну из этих рубашек, сэр, на тот кусок оленины, — сказала Шарлотта, стараясь не смотреть слишком внимательно на индейцев, пришедших в лагерь для обмена. Они напоминали ей персонажей из «Индейской книги» ее матери — старой, выцветшей книги рассказов, которую они с Люсиндой однажды раскрасили, когда были совсем маленькими. Отец отшлепал их, когда «художества» были обнаружены, но даже, несмотря на это сестрам всегда нравилось рассматривать картинки.

Сейчас она впервые видела настоящих индейцев, жизнь и обычаи которых всегда ее очаровывали. У Шарлотты чесался язык от множества вопросов, задать которые она не могла из-за чрезмерной стеснительности. Почему, например, они носили украшения из серебряных долларов и масонских эмблем? Почему они без конца повторяли «ситец, ситец, ситец»?

— Я поменяю оленину на ситец, — сказал индеец, кивая головой. — Хорошо?

— Очень хорошо, — сказала Шарлотта, чувствуя трепет оттого, что только что совершила свою первую сделку с индейцем. Насколько она понимала, ее никто не собирался обманывать — в итоге она получит кусок оленины и приготовит сегодня прекрасный и вкусный ужин. Она мысленно поблагодарила свою маму за то, что та помогла ей сшить много рубашек, которые, как говорили опытные путешественники, пользовались большой популярностью при обмене.

Повсюду вокруг нее обитатели других фургонов тоже пытались что-то выменять. Мистер и миссис Блисс, пожилая пара из ее родного города, обменяли фланелевую рубашку на небольшой кусок бизоньего мяса и, уходя, смеялись от радости, как подростки. Молли Смитерс, красотка, которая, казалось, день ото дня все настойчивее преследовала мистера Эшкрофта, тоже крутилась возле торговой площадки, жизнерадостная и беззаботная.

А потом краем глаза Шарлотта увидела, как к ней направляется Фрэнсис. На лице у него читались беспокойство и тревога.

— Что ты здесь делала? — громко спросил он.

— Я выменяла немного оленины на рубашку, — ответила Шарлотта.

Фрэнсис нахмурился. В его взгляде было заметно напряжение, которое показалось ей тревожным и таинственным.

— Что случилось? — в конце концов, спросила она, несмотря на его молчание.

— Эти индейцы грязные, — сказал он спокойно. — Я не хочу, чтобы ты находилась рядом с ними.

— Ты в своем уме? — возразила она. — Часто от помощи индейцев зависит, выживут ли люди в дороге или нет, Фрэнсис. Индейцы действительно знают, что они здесь делают.

— Пускай другие находят с ними общий язык и разговаривают с ними, — сказал он, и в его голосе прозвучали странные, незнакомые нотки.

— Я не понимаю тебя, — сказала она. — Почему, скажи на милость?

— Ты видела, как тот дикарь смотрел на тебя? — спросил он. — Если бы он мог раздеть тебя глазами, он бы это сделал.

— Что ж, по крайней мере, хоть кто-то этого хочет, — вырвалось у нее.

Едва эти слова сорвались с губ, Шарлотта увидела, какую боль они причинили Фрэнсису. Лицо мужа побелело, а губы сжались в тонкую линию.

— Я говорил тебе, Шарлотта. Это будет долгое и тяжелое путешествие…

— И мы можем оказать друг другу поддержку. И доставить удовольствие, — добавила она мягко, хотя никогда не представляла, что сможет когда-нибудь так открыто говорить о физической любви. — Разве ты не понимаешь, что я женщина, Фрэнсис?

Фрэнсис изумленно посмотрел в ее глаза, шокированный такой откровенностью. Не сказав ни слова, он большими шагами пошел обратно к лагерю, а Шарлотта осталась одна в ярких лучах полуденного солнца. От земли вверх поднималось тепло.

— С вами все в порядке? — послышался позади нее чей-то голос.

Шарлотте не хотелось оборачиваться. Да ей и не нужно было этого делать, чтобы узнать, кто это был. Уже почти две недели ей удавалось избегать встреч с Люком Эшкрофтом, и он уважал ее просьбу оставить ее в покое.

Но сейчас он опять был здесь. Он стал прямо перед ней. Его плечи почему-то казались еще шире, чем прежде, его каре-зеленые глаза — еще глубже. Он был самым привлекательным мужчиной из всех, кого Шарлотта знала.

Она не полностью отдавала себе отчет в том, что стоит посреди прерии с этим мужчиной, что рядом никого нет и что, хотя все и могли их видеть, никто не мог слышать их разговор. Но было совершенно ясно, что ей нужно уйти, потому что она и так слишком много думала о Люке Эшкрофте в течение многих долгих, мучительных ночей.