Лаура Паркер - Отвергнутая

— А Таварес? Что вы узнали о нем?

Филадельфия покачала головой.

— Ничего.

Тайрон нахмурился.

— Ваш информатор не сказал вам, что те люди убили родителей Тавареса?

Увидев ее потрясенное лицо, он выругался про себя. Какая женщина может быть не чувствительной? Ну что ж, она получит все сполна. Быть может, полная правда вытравит остаток ее чувств к Таваресу.

— Следующий раз, когда увидите Тавареса, спросите его о шрамах. Это ваш отец несет за них ответственность. — Его голос звучал насмешливо. — Бандиты изнасиловали, а потом убили его мать. А Эдуардо пытали, чтобы заставить его отца отдать им Голубую Мадонну. Когда отец в конце концов не выдержал и отдал им ее, они перерезали ему глотку. Вот она, эта история, которую он мог бы рассказать вам, если бы счел нужным.

— О Боже! — Филадельфия закрыла глаза от этого нового удара.

— Вы ведь совсем его не знаете, не так ли?

— Я думаю, что не знаю никого, даже себя. — Она смотрела на него, ничего не видя. — Я ходила к Макклоду.

— Святой Боже! — Он схватил ее за плечи. — Что вы рассказали ему?

— Что вы его ищете.

Он грубо начал ее трясти.

— Кто он? Говорите, или я выколочу это из вас!

Она посмотрела в его прозрачные безжалостные глаза.

— Я вам верю, но не скажу. Убейте меня.

Он отпустил ее, опасаясь собственной вспыльчивости.

— Я ненавижу мучеников! Мне не нужна ваша жалкая жизнь. — Его глаза странным образом потемнели. — Но вас я хочу!

Она даже не сопротивлялась, когда он грубо обнял ее. Она ничего не ощутила, когда его губы вобрали в себя ее губы. Она смутно понимала, что он сорвал с нее одежду, чувствовала его руки, рыщущие по ее телу. У нее не было сил сопротивляться, когда он потащил ее в постель и навалился на нее. Она почувствовала вкус крови у себя на губах, потом прикосновение его горячих рук к ее шее, затем ощутила, как он взял рукой ее грудь. Откуда-то издалека она слышала, как его голос настоятельно требовал от нее, чтобы она сопротивлялась, чтобы не дарила ему столь легкую победу, но она была слишком усталой, слишком слабой, чтобы что-то чувствовать. Она даже не поняла, когда его тело замерло на ней. Она ничего не понимала, пока его широкая ладонь не взяла ее лицо и не потрясла его.

Она открыла глаза и столкнулась с его угрожающим взглядом.

— Сопротивляйся, проклятая! — рычал он. — Дерись, кричи, но не уходи от меня!

— Зачем? — слабо прошептала она. — Чтобы вы могли причинить мне боль и чувствовать себя правым?

Он отпрянул от нее, словно она обнажила клыки. Она сказала правду. Он хотел наказать ее за любовь к Таваресу. Он сел на постели, отвернувшись от нее, и принялся методически ругаться на смеси франко-креольского и испанского.

Спрятав лицо в подушку, Филадельфия лежала, прислушиваясь к биению своего сердца, уверенная, что любое ее движение может спровоцировать его на то, чтобы завершить насилие, которое он начал.

— Какую фамилию носит Макклод?

Она заметила дрожь в его голосе и подумала, справился ли он со своей похотью?

— Зачем это вам?

— Вам не кажется, что для одного дня вы задаете слишком много вопросов? Вы уже узнали, почему Эдуардо сделал то, что он сделал. Вы узнали, почему он ищет Макклода. Вы не думаете, что этого достаточно, чтобы вы рассказали мне, где его найти?

— Эдуардо хотел расправиться с людьми, виновными в смерти его родителей. Вы тоже хотите убить Макклода. Почему?

— Если вы ожидаете, что я поведаю вам историю, похожую на историю Эдуардо, вас ждет разочарование!

— Вы наемный убийца?

Он ухмыльнулся и встал с постели.

— А что, если я такой?

— Вы убиваете за деньги?

Такой ледяной улыбки она в жизни своей не видела.

— Иногда я убиваю просто из удовольствия!

Он увидел ужас в ее глазах и обрадовался. Ее реакция на эту ложь облегчала задачу — уйти от нее, оторвать взгляд от этой прелестной обнаженной им груди. И тем не менее он не смог не задать вопрос, ответ на который хотел услышать.

— Вы все еще любите его?

Филадельфия не стала притворяться, что не поняла его. Она посмотрела в его дикое и все-таки неотразимое лицо.

— Да, но сейчас это не имеет значения. Эдуардо не вернется.

Тайрон ощутил, как вспыхнули его щеки, и удивился — с чего бы это? В чем причина? Гнев? Досада? Нет, и, хотя это чувство было чуждо его натуре, он разобрался в нем. Чувство вины. Ее ответ был именно таким, какого он ожидал. Но в нем прозвучало обвинение, предположение, что тут есть его вина. Он распознал чувства Тавареса к ней с того момента, когда впервые увидел их вместе. Из-за нее Таварес готов был отречься от их кровавой клятвы. Тайрон был разъярен и охвачен ревностью — болезненное признание для его гордости. И он разлучил их — первый раз в Саратоге и теперь вновь в Новом Орлеане. Он не рассчитал только одного — что сам влюбится в нее. Если бы он оставил их в покое, они, возможно, нашли бы способ перешагнуть через невозможное. Хотя, исходя из своего личного опыта, Тайрон сомневался в этом.

Но она ничего не значила для него. Он подозревал, что любовь редко поселяется навсегда в сердцах таких мужчин, как он. Эта мучительная боль, которую он испытывает, пройдет, как уходят камни из желчного пузыря. Вскоре он вообще забудет ее. Во всяком случае, он на это надеется. А до тех пор он будет прижигать с помощью единственного чувства, на которое он всегда рассчитывал, чтобы выжить, — ненависти.

Он посмотрел на нее, стараясь придать своему лицу выражение нечеловеческой безжалостности.

— Я не собираюсь больше просить вас и не хочу причинять вам вреда, но я не уйду из этой комнаты, пока вы не назовете мне новое имя Макклода.

— Макхью.

Когда он повернулся, чтобы выйти, она села, пытаясь прикрыться своим разорванным нижним бельем.

— Что вы собираетесь сделать?

— Вы знаете, на вашем месте я на время забыл бы о своей совести. Так вам будет легче.

Он повернулся и вышел из комнаты.

Филадельфия сидела у двери, прислушиваясь, как Тайрон ходит по своей комнате. Она предполагала, что он немедленно отправится искать Макклода. Когда он этого не сделал, она в конце концов догадалась, почему он тянет. Убийство, даже хладнокровное убийство, лучше всего совершать под покровом ночи. Несколько минут назад она услышала, как он приказал седлать ему лошадь. Значит, он скоро уедет, и тогда она покинет этот дом.

Когда он вышел на балкон, она увидела у него на боку пояс с кобурой. Лицо у него было бесстрастное, холодное, совершенно лишенное человеческой теплоты или человеческих слабостей. Ее проняла дрожь, когда он проходил мимо ее двери. Однако он к ней не вошел и не сказал ни слова. Она услышала, как он свистнул своей лошади. Спустя минуту до нее донесся стук копыт.