Кара Эллиот - Не в силах устоять

Элиза закрыла глаза, наслаждаясь близостью их тел, терпким запахом их страсти. Она улыбнулась и уже окончательно провалилась в небытие.

В коридоре было темно и тихо. Несмотря на поздний час, Гарри и его друзья, по-видимому, все еще пировали, а остальные обитатели поместья уже мирно спали.

Затаив дыхание, Элиза пробралась по коридору до лестницы, молясь всем богам, чтобы никто не стал свидетелем ее грехопадения.

Теперь, когда разум вернулся на свое обычное место в мозгу, стыд захлестнул ее полуголое тело.

— Ты — падшая женщина, — прошептала она. Ни ее одиночество, ни ее неудовлетворенные желания не могут служить оправданием ее позорного поведения. Запахнув свое порванное платье, она быстро сбежала по лестнице, чтобы поскорее оказаться в своей комнате.

Она все еще чувствовала тепло его тела. Каждая клеточка се кожи была пропитана запахом секса.

Секс. Оказавшись у себя в комнате и задвинув за собой засов, Элиза прислонилась к двери. Она наверняка сейчас проснется и обнаружит, что все это было всего лишь сном. Она была не из тех порочных женщин, которые бегают голыми в своих будуарах. Но красные следы на ее запястьях говорили о другом. Она вела себя как отвязная девица из гарема. Нимфетка, соблазняющая мужчин, чтобы предаваться недозволенным сексуальным утехам.

«Неужели это я? Соблазняю мужчин? Свела с ума известного повесу, горевшего желанием овладеть моим телом?»

Элиза содрогнулась от отвращения. У нее, должно быть, помутился разум от алкоголя. А Хадден был просто пьян. И ему было скучно. В этом состоянии, чтобы удовлетворить свою похоть, для него сошла бы любая женщина.

«Так что не принимай это на свой счет. Мужчина есть мужчина».

— Я обычная. И практичная, — шептала Элиза, презрительно кривя губы. — На моем теле это должно было быть вытатуировано. — Зажмурившись, она швырнула свое рваное платье на пол и прижала ладонь ко лбу. — Нет. «Элиза — идиотка» — вот что должно быть здесь написано большими красными буквами. Каждый раз, как я буду смотреться в зеркало, я буду вспоминать о своем позоре.

Она еще несколько минут размышляла о своем грехе, а потом подошла к постели.

— Что сделано, то сделано, — пробормотала она. Она не может изменить прошлое, но будущее она может, она обязана контролировать. И ни за что не позволит этому странному, пугающему увлечению маркизом Хадденом нарушить ее планы. Свобода, независимость, ответственность за свою собственную судьбу…

«Больше я не поддамся. Ни за что». Когда ее врожденный практицизм наконец успокоил ее бунтующие мысли, Элиза поняла, что существует лишь один, но верный способ избежать искушения в будущем.

— Проклятие! — Голова Грифа раскалывалась от боли. Он осторожно приоткрыл один глаз. Его сознание все еще было затуманено, но другие чувства начали постепенно возвращаться. Он чувствовал, что лежит голый на смятых простынях и вдыхает запах вербены и клевера, пропитавший эти простыни. А еще он слышит тихое позвякивание у себя над головой.

Клик, клик, клик.

— Откуда этот проклятый звук… — Нахмурившись, он перевернулся на спину и заставил себя открыть другой глаз. Сверху над ним свисала ни больше ни меньше, а пара наручников.

Святые угодники!

Воспоминание о том, что произошло ночью, наконец пробило его затуманенный выпитым бренди мозг.

Он сел в постели. Может, это всего лишь галлюцинации, нелепые фантазии, спровоцированные демонами алкоголя?

Нет. Запах был слишком отчетливым. Как и лоскут ткани, валявшийся на подушке.

Только этого недоставало. Вид этого лоскутка муслина сразу же вызвал в памяти все: колеблющийся свет свечи, обжигающий горло бренди, мучительные желания. Он застонал. Податливое тело, пылкая страсть, выдававшая глубоко спрятанные тайны.

Невероятный экстаз.

— Боже мой, — произнес он вслух. — Как же я мог оказаться таким олухом?

У него перехватило горло от раскаяния. Но он сожалел не о том, что произошло — это было нечто возвышенное, прекрасное, — его охватил стыд за то, что он подло воспользовался ситуацией. Гриф откинулся на подушки, отлично понимая, что не имеет морального права обвинять Лита в своем собственном падении.

«Вряд ли я могу теперь считать себя человеком чести».

Честь. Он сглотнул, стараясь избавиться от тошнотворно кислого вкуса во рту.

Дверь тихо открылась, но даже этот еле слышный звук отозвался у него в голове словно удар грома.

Его камердинер поставил поднос с чаем и молча начал прибираться: аккуратно повесил камзол и бриджи на спинку стула.

Мятая рубашка и галстук отправились в какой-то ящик, женский чулок, обмотанный вокруг деревянной стойки…

— Прескотт, выбрось это незаметно.

— Разумеется, сэр. — Камердинер покосился на наручники, но у него хватило такта воздержаться от комментария. Сунув лоскут в карман, он подошел к окну и раздвинул шторы.

— И начинай паковать вещи, — приказал Гриф, вздрогнув от яркого света. — Немедленно.

— Разве вы не останетесь на состязания?

— Нет, я должен уехать сегодня утром. Можешь передать Литу… — Гриф потер виски. — Черт, скажи ему что хочешь!

— Хорошо, сэр. Я скажу, что нам надо возвращаться в Лондон по срочному делу.

— И, Прескотт… Не мог бы ты спросить у домоправительницы, встала ли леди Брентфорд? Я должен с ней переговорить до отъезда.

— Я могу вам ответить уже сейчас, милорд, — сказал Прескотт. — Леди уехала рано утром. Кажется, у нее привычка регулярно навещать свою бывшую гувернантку в Харпдене и присутствовать на ежемесячных собраниях Оксфордского общества садоводов.

Гриф приподнялся на локте.

— А она и намеревалась уехать сегодня утром?

— Нет, милорд. Она решила уехать на несколько дней раньше. Но домоправительница сказала, что в этом нет ничего необычного, особенно если леди намерена делать в городе покупки.

Интересно, что это за покупки, подумал Гриф, подавив чувство вины. Наверное, новое муслиновое платье и пара шелковых чулок.

— Понятно. — Откинув простыню, он сел, опустив на пол голые ноги. — Тогда нам незачем откладывать наш отъезд. Пожалуйста, сообщи на конюшню, чтобы через полчаса была готова моя двуколка, а ты сможешь потом не спеша отправиться с моим багажом.

Прескотт кивнул.

— Вам понадобятся перо и бумага, сэр?

— Зачем?

— Я подумал, что вы захотите оставить для леди записку.

«И что я напишу?

Как было восхитительно раздеть вас в своей постели? Мне очень понравилось, что вы полностью отдались своей страсти. Я с нетерпением буду ждать, когда опять смогу избавиться от своей одежды вместе с остатками совести и повторить все сначала. С уважением. Ваш мерзкий Цербер».

— Никакой записки, — прорычал Гриф. — Принеси чашку кофе, и все.