Ольга Михайлова - Аристократия духа

Он видел, что расстроил отца, и удивился, когда узнал, что милорд увеличил его содержание и личные расходы в Мертоне едва ли не вдвое. Это был жест мягкости и великодушия, завуалированная просьба прислушаться к нему и постараться понять. Энселм мог устоять против любых угроз, они лишь окаменили бы сердце, но не против доброты, доброта всегда обезоруживала его. Но на сей раз Кейтон был скорее огорчён, чем умилён отцовским вниманием: оно требовало жертв, которых Энселм принести не мог. Колледж с его сословными предрассудками не унижал его достоинства, там он был равен остальным, а кое в чём и превосходил многих, но свет… Свет оценивал мужчину не только по его положению и состоянию, но и по первому впечатлению, которое он производил на женщин, ибо именно они создавали репутацию мужчины в обществе. И тут он проигрывал, а был болезненно самолюбив и проигрывать не любил.

И все-таки он внял просьбе отца и приехал на каникулы в Бат к тётке, — главным образом, чтобы убедиться в своей правоте. Он не собирался искать невесту, полагал втихомолку ублажить голод плоти, ставший в последнее время нестерпимым, посмотреть на высшее общество, убедиться, что смотреть там не на что, после чего — вернуться в Мертон. Но всё это, полагал он, даст ему возможность сказать отцу, что он старался исполнить его просьбу — но не получилось.

Но в итоге не получилось что-то совсем другое…

Мерзость дешевого ублажения похоти, и раньше-то угнетавшая, теперь и вовсе омерзела. Запах противной эссенции шлюшки Молли мерещился ему бессонными часами ночи, вплывал Бог весть откуда ядовитыми миазмами отравительницы Локусты. Общество же показалось занимательным: здесь были достойные и здравомыслящие люди, беседа с которыми, он чувствовал это, была бы ему интересна. Здесь куда как было на кого посмотреть, голова сразу пошла кругом, плоть взволновалась, затрепетала душа. По сравнению с этими женщинами грязные шлюхи, коими он вынужден был пробавляться, показались и вовсе отвратительными. Он алкал и жаждал красоты этих недоступных ему девиц, одурманивающей и щемящей, и, ощутив свою зависимость от неё, был тем сильнее унижен пренебрежением красивейшей. Он не закрывал глаза на то, что мисс Вейзи, видимо, дурно воспитана и не очень-то умна, но не скрыл от самого себя, что начал вожделеть её, едва увидел. Тем больнее было произошедшее у Реннов, и тем сильнее саднило душу от случившегося у Комптона.

— Мистер Кейтон, у меня нет права… Но, Бога ради, будьте осторожны. Мне показалось… чтобы вы там не декларировали… Мне кажется, что вы… Как это выразилась мисс Сомервилл? «Если доброта не удержит вас, пусть ум подскажет, что есть обстоятельства настолько ничтожные, что можно лишь рассмеяться…» Добряком он себя куда как не считал, это было просто нелепо, а ум подсказывал ему совсем иное… Ничтожным произошедшее ему не казалось. Он не умел делать небывшим то, что причиняло боль, а пренебрежение — открытое и явное — унижало достоинство. Умный человек может пренебречь чужим пренебрежением, но при чем здесь ум, когда саднит и кровоточит душа, когда задето самолюбие, и без того больное?

Забылся сном он только на рассвете.

В четверг, во втором часу пополудни, истомлённый и измаявшийся, Кейтон направился на прогулку к Лэнсдаунскому холму, долго бродил по огромному саду возле Бекфордовой башни и, наконец, поняв, что прогулка не успокаивает, но ещё больше утомляет его, присел на скамью. Начала болеть голова, давило на глаза, сковывала слабость. Энселм запрокинул голову — но ему не полегчало, наоборот, спазмы усилились. Несколько минут он просто тихо сидел, откинувшись на спинку скамейки, надеясь, что боль отступит. И казалось — голова начала проходить.

Вдали вдруг послышались голоса, показавшиеся Кейтону знакомыми. Точно. Мисс Мелани Хилл в той же темно-зеленой амазонке, в которой она была на пикнике, шла по аллее. Её сопровождал мистер Остин Роуэн, который тихим и размеренным голосом выражал категорическое несогласие с её мнением, уверяя, что она абсолютно неправа. Выражение лица мисс Хилл было двойственным, чувствовалось, что она злится, но почему-то не решается возразить.

— Только безупречное поведение, сторого следование приличиям и безукоризненный такт создают девице репутацию твердую и беспорочную, любое же, даже минимальное отклонение от предписанных норм осуждаются. Посмотрите на мисс Сомервилл. Вот образец поведения.

Мисс Хилл пожала плечами.

— Эбигейл — само совершенство. С этим никто не спорит. Но мне непонятно, почему вы, мистер Роуэн, не скажете этого ей самой, а вместо этого высказываете мне ваше собственное неудовольствие моим поведением. Если хотите, я непременно передам мисс Сомервилл ваши комплименты по её адресу, но кто дал вам право порицать меня? До этого вы крайне резко отозвались о поведении мисс Вейзи, а теперь взялись за меня? Но кто поставил вас судьей?

Остин был несколько смущен.

— Я вовсе не осуждаю вас. Я сказал, что поведение мисс Вейзи бестактно, и не думаю, чтобы вы сами придерживались на этот счет другого мнения. Она совершенно не умеет считаться с чувствами окружающих, эгоистична и глупа. В равной степени я отметил, что ваша подруга мисс Сомервилл держится безупречно. И только.

— Да, вы это сказали. А потом до конца вечера изводили меня бестактными замечаниями — уже на мой счет. И улыбаюсь-то я слишком часто, и платье мое ужасно, и танцую я плохо, и вести себя не умею! Что ж, приличия требуют, чтобы мы спокойно выслушивали суждения на свой счет. Будем считать, что я вас выслушала. Благодарю. А теперь, простите, мистер Роуэн, мне нужно в лавку. — Разозленная юная леди быстрым шагом направилась по аллее в сторону Ферри-стрит.

Мистер Роуэн, однако, хоть и был обескуражен, не позволил сбить себя с толку.

— Я вовсе не говорил того, что вы мне приписываете. — Он торопливо догнал мисс Мелани. — Я, возможно, выразился излишне резко, но я не имел в виду ничего дурного…

Их голоса затихли в прогале аллеи. Кейтон ещё около четверти часа сидел в молчании, но голова не проходила, в висках кололо, трудно было даже дышать. Только что увиденная сцена не задела его самолюбия — о нём не было сказано ни слова, но сама свобода Роуэна в обращении с юной леди, за которой, как понял Кейтон, он намерен был ухаживать, раздражила. Он себе такого позволить не мог.

В глубине сада он неожиданно снова заметил Остина Роуэна, теперь с Ренном. Кейтон понял, что Роуэн проводил мисс Хилл домой и там, видимо, встретил Альберта. Не видя его, они взволнованно беседовали о чём-то, причём, как заметил Энселм, Роуэн был огорчен чем-то, Ренн же пытался его успокоить.

— Да нет же, Остин, ну что ты! Это тебе мерещится. В помине того нет.